Это произвело эффект. Залп скосил немало пеших солдат и выбил из седел нескольких всадников. Даже с немалого расстояния можно было разглядеть растерянность на лицах испанцев, уцелевших после этого внезапного свинцового шквала. Однако дальше, как уже упоминалось, дело пошло не так гладко. Мои воины-стрелки пустили в ход своё оружие не хуже испанцев, но они выстрелили все одновременно. И теперь им всем, тоже одновременно, требовалось это оружие перезарядить. И ведь знал же я, что эта процедура требует времени даже у самых опытных воинов, знал, но не учёл.
Испанцы стреляли из своих аркебуз не все разом, а вразнобой, по мере возможности и появления цели, поэтому у многих из них было заряженное оружие. Пока мои воины с аркебузами стояли невооружённые — заталкивая порох, пыжи и свинцовые шарики в стволы своих гром-палок, заводя пружины колёс и оттягивая «кошачьи лапки» — белые оправились от растерянности и возобновили хоть и беспорядочную, но прицельную и смертоносную стрельбу. Многие из моих аркебузиров были сражены, а почти все остальные припали к земле, а то и растянулись на ней, в каковом положении перезарядка оружия ещё более затруднилась и замедлилась.
Я выругался вслух на нескольких языках и крикнул Ночецтли:
— Пусть йаки нападут снова!
Он сделал размашистый жест, и ждавшие этого йаки устремились сквозь поредевшую линию наших стрелков. На сей раз, после того как в предыдущей атаке пали их товарищи, йаки пылали свирепой жаждой мести и обрушились на врага, не тратя сил на воинственные крики. Испанский свинец выкосил многих, но ещё большее количество врезалось в ряды белых, разя налево и направо тяжёлыми палицами.
Я уже совсем было собрался отдать приказ, с тем чтобы мы, четверо верховых, повели находившихся позади нас ацтеков в решающую атаку, когда Уно потянулся со своей лошади, схватил меня за плечо и сказал:
— Прошу прощения, Джон Британец, но позволь мне дать тебе совет.
— Клянусь Уицитли, — рявкнул я, — какой ещё совет? Сейчас не время...
Он перебил меня:
— Лучше я сделаю это сейчас, кэпт’н, пока мы с тобой оба ещё живы и я могу говорить, а ты слышать.
— Ну давай! Говори!
— Сам-то я вряд ли отличу один конец аркебузы от другого, но мне доводилось плавать с морскими пехотинцами его величества и пару раз видеть их в бою. И вот что я хочу сказать: они не стреляют все разом, как твои люди. Они строятся в три ряда, параллельно. Первый ряд стреляет и отступает, в то время как второй ряд целится. Потом второй ряд стреляет и тоже отступает, тогда как прицеливается третий. Ну а к тому времени, когда выстрелит третий ряд, первый успевает перезарядить оружие и готов стрелять снова.
Эта речь тоже не обошлась без непонятных гусиных слов, но я живо оценил смысл сказанного и ответил:
— Я покорно прошу у тебя прощения, сеньор Уно. Прости, что повысил на тебя голос. Это весьма здравый совет, и я им воспользуюсь. Целую землю, приму его к сведению с сегодняшнего же дня. А сейчас, сеньоры, Ночецтли...
Я взмахнул мечом, давая своим ацтекам сигнал к атаке.
— Вперёд! Только вперёд!
29
Любое сражение, — теперь, как человек повидавший в своей жизни множество схваток, я могу утверждать сие с уверенностью, — это, прежде всего, шум, оглушительные крики, толчея, сумятица и неразбериха. Но тот, самый первый бой с врагом, оставил в моей памяти и несколько более отчётливых воспоминаний.
Когда мы четверо верхом поскакали через открытое пространство, чтобы вступить в схватку, мимо нас просвистело лишь несколько свинцовых шариков. Испанские солдаты уже схватились с йаки, и им было не до нас. Потом мы налетели на врага, и это столкновение запомнилось мне не столько лязгом стали, сколько разноголосицей воинских кличей. Мы с Ночецтли и следовавшие за нами ацтеки подражали голосам различных животных, в то время как испанцы призывали своего военного божка, выкликая по имени Сантьяго. К моему удивлению, двое наших белых ревели во всю мощь своих глоток, если я правильно разобрал «За Гарри и святого Георгия!», хотя я никогда, даже изучая в коллегиуме христианскую веру, слыхом не слыхивал ни о каких святых, которых бы так звали.
Издалека доносились и другие звуки, походившие то на раскаты грома, то на глухие удары. Наши отважные женщины принялись забрасывать городские дома глиняными гранатами. Наверняка испанские офицеры хотели бы отрядить часть людей, ведущих бой в предместье, на другой конец города и разобраться с этими непонятными раскатами грома, но такой возможности у них не было. Их люди столкнулись с гораздо более многочисленным противником, и им приходилось сражаться за свои жизни. Впрочем, и это сражение, и, соответственно, их собственные жизни не продлились слишком долго.
Если в действительности существовали такие божки, которых звали святые Гарри и Георгий, то надо признать, они воодушевили своих почитателей ещё больше, чем Сантьяго испанцев. Уно и Дос, хотя драться верхом без седла и стремян очень непросто, оба рубили противника столь же безжалостно, как мы с Ночецтли. Мы четверо старались разить испанцев между стальными шлемами и ударяли по глоткам и лицам солдат, единственным уязвимым местам между их стальными шлемами и стальными кирасами. Так же поступали и наши ацтеки, орудовавшие обсидиановыми макуауитль. А вот воинам йаки было всё равно, куда бить. В тесноте улиц они побросали свои длинные копья и размахивали всесокрушающими дубинами из железного дерева. Удар по голове оставлял в шлеме такую вмятину, что проламывал череп. Удар по туловищу проминал кирасу, ломая рёбра или грудную клетку. Если враг при этом не умирал сразу, то его ждала более мучительная смерть от удушья, ибо вдавившийся в грудь доспех не позволял набрать воздуху.
Разумеется, нашлось немало людей, которые, едва началась свалка, попытались унести ноги подальше из города. На них не было ни доспехов, ни мундиров: в большинстве своём они выскакивали из домов полуодетыми и припускали куда глаза глядят, лишь бы подальше. То были рабы, населявшие южное предместье, со стороны которого мы нанесли удар. Во всяком случае, по большей части это были рабы. Безусловно, внезапное нападение повергло город в смятение, так что среди беглецов оказалось немало испанских мужчин, женщин и детей. Выскочив из домов полуодетыми, они, надо думать, надеялись улизнуть, сойдя за рабов, но это удалось лишь немногим. Беспрепятственно позволяя удирать краснокожим и маврам, мы перехватывали всех белых и вне зависимости от пола и возраста закалывали их, кромсали мечами или забивали до смерти палицами. К моему сожалению, наши люди, войдя в раж, убили двух испанских лошадей, а ещё четыре, ошалев от шума, запаха крови и порохового дыма, в ужасе метались из стороны в сторону.
Когда все до последнего испанские офицеры, солдаты и те, кто пытался выдавать себя за рабов, уже валялись на земле мёртвые или умирающие, трое моих товарищей, сопровождаемые ухающими и завывающими ацтеками, направились к центру города. Сам я ненадолго задержался на месте первого столкновения, чтобы подсчитать павших с нашей стороны. По сравнению с потерями испанцев их оказалось совсем немного. Очень скоро сюда должны были подоспеть наши рабы, которым поручили обязанности пеленающих и поглощающих. Им предстояло перевязать тех наших раненых, которые могли выжить, и подарить лёгкую смерть тем, кому уже не помог бы никакой тикитль.