Так вот, подобный покров имелся и у ныряльщиц. Я уже упоминал, что народы Сего Мира отличаются от белых людей безволосыми телами, но сейчас должен кое-что уточнить. У каждого человеческого существа, к какой бы расе оно ни принадлежало, даже у новорождённого младенца, имеется покрывающий большую часть тела почти невидимый, тончайший пушок. Поставьте обнажённого человека, хоть мужчину, хоть женщину, так, чтобы на него падал солнечный свет, и вы непременно этот пушок увидите. Так вот, у островитянок он был подлиннее — наверное, потому, что они из поколения в поколение являлись морскими ныряльщицами.
Только, пожалуйста, не подумайте, что у них имелся грубый волосяной покров, что-то вроде бород белых мужчин. Нет, их пушок был тонок, нежен и бесцветен, как ворс молочая, и придавал их медным телам лоск, подобный лоску шкур морских кугуаров. Видимо, и тем и другим это добавляло ловкости в воде. Когда островитянка стоит в лучах солнца, создаётся впечатление, будто все контуры её тела очерчены сияющим золотом, а если в лунном свете — то сияющим серебром. Даже вдалеке от моря, полностью обсохшая, островитянка выглядит восхитительно — вся словно покрытая капельками росы и более гибкая, чем другие женщины. Кажется, что она легко выскользнет из объятий даже самого сильного мужчины...
Собственно говоря, в первую очередь мысли мои вертелись как раз вокруг мужчин и объятий. Я уже говорил, что на острове сменилось множество поколений ныряльщиц. Но вот как одно поколение порождало следующее?
Ответ оказался настолько простым, насколько и смешным, даже вульгарным и в каком-то смысле отталкивающим. Другое дело, что я никак не мог набраться смелости задать соответствующий вопрос, вплоть до вечера седьмого дня моего пребывания на островах, когда старая Куку объявила, что на следующее утро мне надлежит убраться восвояси.
26
Я закончил вырезать весло и придавать ему форму, а Иксинатси загрузила мой акали сушёной рыбой и мякотью кокосов, добавив линь и костяной крючок, чтобы ловить свежую рыбу. Кроме того, мне досталось пять или шесть кокосовых орехов, от каждого из которых она отрезала стебелёк, так чтобы он оставался закрытым лишь тонкой мембраной. Тяжёлая скорлупа будет сохранять содержимое прохладным даже в жару, на солнце, а чтобы выпить сладкого, освежающего кокосового молока, мне только и понадобится, что проткнуть плёнку.
Сверчок дала мне указания, которые все её соплеменницы знали наизусть, хотя ни одна из них никогда не имела причины посетить Сей Мир, да и не выказывала такого желания. По её словам, между островами и материком существовали постоянные мягкие, южные приливные течения. Мне предстояло каждый день, равномерно, но не перенапрягаясь, грести прямо на восток. Она верно предположила, что я знаю, как постоянно поддерживать курс на восток, и сказала, что по ночам, когда я (что вовсе не возбраняется) буду спать, эти течения станут сносить мой акали к югу. На четвёртый день я увижу прибрежную деревню. Названия её Сверчок не знала, зато мне было ясно, что это не иначе как Йакореке.
Так что в ночь, которая, как сказала Куку, должна была стать моей последней ночью на островах, когда мы с Иксинатси сидели бок о бок, прислонясь к упавшему древесному стволу, служившему крышей нашим жилищам, я спросил её:
— Иксинатси, а кто был твоим отцом?
Она сказала просто:
— У нас нет отцов. Только матери и дочери. Моя мать умерла. А с моей дочерью ты знаком.
— Но твоя мать не могла создать тебя в одиночку. Как и ты свою Тирипетси. В любом случае для рождения ребёнка необходим мужчина.
— А, это, — небрежно промолвила она. — Акуарени. Да, мужчины приплывают сюда для этого. Раз в год.
— Ага, — дошло до меня, — вот, значит, что ты имела в виду, когда впервые со мной заговорила. Ты сказала мне, что я появился слишком рано.
— Да. Мужчины приплывают к нам с материка, из деревни, в которую ты и направишься. Они прибывают всего на один день, в восемнадцатый месяц каждого года. Их каноэ наполнены грузом, так что мы выбираем то, что нам нужно, и делаем запасы на целый год. Мы получаем это в обмен на кинуча. Хороший гребень из кости или черепахового панциря стоит одну жемчужину, за обсидиановый нож или плетёный рыболовный линь — две...
— Аййаа! — прервал её я. — Вас нагло обманывают! Эти мужчины выручают за жемчужины во много раз больше, чем дают вам, а следующие покупатели тоже получают прибыль, и так далее! К тому времени, когда жемчуг пройдёт через множество рук, между вашими островами и каким-нибудь городским рынком...
Но Сверчок перебила меня, пожав своими обнажёнными покатыми плечами:
— Мужчины вообще могли бы получать кинуча даром, если бы Ксаратанга позволила им научиться нырять. Но благодаря торговле мы получаем всё, в чём нуждаемся. Куку собирает тех женщин, которые хотят иметь дочь, — или даже тех, кто, может быть, и не так уж к этому стремится, если, по мнению Куку, пришла их очередь, — и она же выбирает самых крепких, здоровых мужчин. Женщины ложатся в ряд на пляже, и мужчины совершают акуарени. Приходится потерпеть, если мы хотим иметь дочерей.
— Ты всё время говоришь «дочерей». Но ведь у вас наверняка должны рождаться и мальчики.
— Да, бывают и мальчики. Но богиня Новой Луны повелела, чтобы наши острова были островами Женщин, и для того, чтобы сохранить их таковыми, есть только один способ. Всех младенцев мужского пола топят при рождении.
Должно быть, даже в темноте Сверчок увидела выражение моего лица, но, истолковав его ошибочно, поспешила добавить:
— Это не отходы, как ты мог бы подумать. Они становятся пищей для моллюсков и таким образом тоже приносят пользу.
Что ж, будучи сам существом мужского пола, я, конечно, едва ли мог одобрить столь безжалостную прополку новорождённых. С другой стороны, само простодушие моей собеседницы указывало на то, что это очередная каверза богов. Надо же было исхитриться создать женский заповедник и поддерживать его существование за счёт обладающих чувствительными «сердцами» моллюсков, которых откармливают существами мужского пола.
Сверчок продолжила:
— Моя дочь уже почти достигла возраста, когда пора начинать нырять. Поэтому я ожидаю, что Куку прикажет мне совершить акуарени с одним из тех мужчин, когда они прибудут в следующий раз.
И тут я не выдержал:
— Ты говоришь так, будто это доставляет вам столько же удовольствия, как и нападение морского чудовища. Неужели ни одна из вас никогда не ложилась с мужчиной просто так, ради удовольствия?
— Удовольствия?! — воскликнула она. — Какое удовольствие можно получить от того, что жезл плоти болезненно вонзается в твоё тело, болезненно движется туда-сюда и столь же болезненно извлекается наружу. Ощущение при этом такое, будто у тебя случился запор не в том месте.
— Да, — пробормотал я себе под нос, — ясно, сколь же учтивых и любезных мужчин приглашаете вы делить с вами ложе. — А потом уже громко добавил: — Моя дорогая Иксинатси, то, что ты описываешь, больше похоже на изнасилование, а не на любовное действо, каковым оно должно быть. Когда это делается с любовью — а ты сама говорила о любящем сердце — акуарени может быть утончённым удовольствием.