Задумавшись, старик снова ушел в себя.
– Как ты справлялся: работа, учеба в университете, несколько часов на дорогу каждый день? – взбодрил его Никита очередным вопросом.
– Справлялся как-то. Только на сон почти не оставалось времени. Я хорошо учился, быстро стал лучшим на курсе. Это было необходимо, чтобы компания продолжала платить за учебу. Раз в неделю дядя Джон давал мне возможность поработать в пекарне. Так он получал дополнительный выходной. В пятницу я его полностью заменял, а он в этот вечер шел в бар и напивался. За ночь работы дядя платил мне пять фунтов. Не так уж много, однако в то время я был несказанно рад любой дополнительной сумме.
– Сейчас молодые ребята тоже часто подрабатывают во время учебы, – зачем-то снова встрял Никита.
– Сомневаюсь, что кто-то из современных парней согласится на такую работу, которую делал я. Особенно за такие деньги, – снова напыжился Эдвард. – Впрочем, ты все знаешь лучше, чем я!
Старик обиженно замолчал.
– Прости меня! Прости! Продолжай, пожалуйста. Я больше не буду перебивать! – Никита откинулся на спинку дивана, полный решимости не открывать больше рта.
Но Эдвард уже всерьез разозлился. Он вскочил на ноги и направился в сторону кухни, бормоча на ходу:
– Я вижу, мои истории никому не нужны!
Никита побрел за ним следом. «Вот и характер проявляется потихоньку, – думал он. – Вздорный ты, однако, Дед».
В кухне старик подошел к окну, протянул было руку к новой бутылке пива, да так и замер. Никита тоже почуял неладное. Он тихонько подобрался к Эдварду и осторожно выглянул из-за его плеча на улицу.
Около двери их дома стояли три странно одетых человека. И в кухне, и на улице было темно, но слабого света луны хватало, чтобы понять, насколько необычно выглядели незнакомцы. Двое из них были в длинной, до пят, одежде с надвинутыми на глаза капюшонами.
А улица! Сама улица совершенно преобразилась! Не стало привычной для Никиты череды ухоженных домиков, которые вплотную примыкали друг к другу. Напротив их с Дедом окон возвышалась каменная стена. Справа она упиралась в мощную квадратную башню с крышей и несколькими бойницами в верхней части. Слева стена уходила в кромешную темноту. К нижней ее части жались какие-то убогие лачуги.
Раздался тихий стук. Никита и Дед молча переглянулись.
За закрытой дверью, которая вела из кухни в коридор, прозвучали чьи-то торопливые шаги. Звякнула металлическая щеколда. Скрипнула входная дверь. Снова щеколда и звук задвигаемого засова. Послышались негромкие голоса, которые стали быстро удаляться в глубину дома.
Бесшумно ступая, Дед приблизился к двери и прислушался. Затем осторожно ее приоткрыл. Напрягая слух, Никита встал у него за спиной.
В коридоре было темно и тихо. Только слева, из глубины дома, слышалось приглушенное бормотание – кто-то нараспев читал «Отче наш».
Дед вопросительно взглянул на Никиту. Тот кивнул. Оба крадучись вышли в коридор.
Они оказались в совершенно другом доме. Пол под ногами был застлан грязными соломенными циновками. Над головами нависал низкий и темный потолок. Вдоль одной стены стояла длинная, широкая скамья, вся заваленная стопками разнокалиберных глиняных плошек. Высокие кувшины и вместительные горшки выстроились в ряд прямо на полу, под скамьей. Рядом, на старом деревянном сундуке, лежало какое-то тряпье. В конце комнаты – это, по всей видимости, была небольшая посудная лавка – в щель приоткрытой дощатой двери сочился слабый свет.
Дед огляделся и взял с сундука нечто, свернутое в мягкий рулон. Это оказался плащ из грубой ткани. Он накинул его на плечи, надел на голову капюшон и сразу стал смахивать на одного из незнакомцев, которые совсем недавно вошли в дом. Картину портили только синие джинсы и ботинки из нубука. Они предательски торчали из-под коротковатой накидки. Никита последовал примеру отчаянного старика. Его, в отличие от долговязого Эдварда, плащ укрыл полностью, с головы до пят.
Нарядившись таким образом, два искателя неприятностей подкрались к полуоткрытой двери и заглянули внутрь.
Комната оказалась небольшой. Гораздо меньше гостиной Деда, которая должна была бы располагаться на ее месте. Стену справа занимали грубый сундук с железными ручками и убогий камин. У маленького окна, закрытого решеткой из прутьев, под низким потолком из стены торчал деревянный шест. На нем висела кое-какая одежда, судя по запаху, не слишком чистая. Изголовьем к стене, ногами к камину стояла широкая кровать, которую окружали люди. Там были трое незнакомцев с улицы, двое из них – в длинных черных одеждах, подпоясанных веревками. Рядом тихо плакала женщина. В изголовье кровати молодой парень держал масляный светильник.
Один из незнакомцев, очень худой и бледный старец с седыми волосами до плеч, обращался к кому-то, кто, по всей видимости, лежал на кровати:
– Вручаем тебе, Бертран Бонне, святую молитву, чтобы ты принял ее от нас, от Бога и от церкви. Отныне ты получаешь право произносить эту святую молитву постоянно, денно и нощно, в одиночку и вместе с другими братьями. Ты не станешь пить и есть, не прочитав ее перед этим. Если же ты станешь пренебрегать ею, то пускай постигнет тебя Божья кара.
– Я принимаю ее от вас и от церкви, – донесся еле слышный голос.
Эдвард толкнул Никиту в бок. Они переместились поближе к центру событий. Пока на них никто не реагировал. Зато теперь они видели человека, лежащего в кровати. Он выглядел очень больным, едва живым.
– Брат мой, желаешь ли ты принять нашу веру? – спросил его старец.
– Желаю, Добрый Муж. Молись Богу за меня, грешного, чтобы он привел меня к доброй кончине, – ответил больной.
– Да благословит тебя Бог, – продолжал старец. – Да приведет он тебя к доброму концу. Предаешься ли ты Богу и Евангелию, Бертран Бонне? Обещаешь ли ты не убивать никаких животных, не есть ни мяса, ни яиц, ни сыра, ни сала, а питаться лишь рыбой и растительной пищей? Обещаешь ли ты не лгать, не клясться, не поддаваться похоти, никогда не ходить одному, если возможно пойти с сопровождающим, никогда не спать без штанов и рубахи? Обещаешь ли ты никогда не отрекаться от своей веры даже под страхом смерти?
– Обещаю, – прошелестел ответ. – Господи, помилуй нас. Я прошу прощения у Бога, у церкви и у всех вас за грехи, которые я мог совершить словом, помыслом или делом.
Очевидно, у постели умирающего проводился какой-то церковный ритуал. Судя по обстановке, тайный.
Никита прошептал Эдварду в самое ухо:
– Ты веришь в Бога?
– Я атеист, – беззвучно, одними губами ответил тот.
Обряд не был похож ни на крещение, ни на последнее причастие. Обеты, которые сейчас произносились, отличались от всего, что до сих пор приходилось слышать или читать Никите. В отличие от Эдварда, он не был атеистом, но и последовательным христианином назваться не мог. Он считал себя, скорее, человеком христианской культуры, чем верующим.