И в печали, и в радости  - читать онлайн книгу. Автор: Марина Макущенко cтр.№ 96

Юра поднял голову и посмотрел в зеркало. Он опирался плечами на ее кровать, он видел профиль ее лица и силуэт ее тела в зеркале, видел ее травмированную руку. А тогда он сидел на полу, лежал, прятал голову, не видя ее, не желая видеть себя, терпя боль. Внутри все сжималось от боли. Он представлял, как она попробует это оправдать, а он в ответ не найдет аргументов. Он не хотел ее слышать… Она считает это нормальным, а он не чувствовал в себе сил объяснять ей свои чувства. Как объяснить эту боль? Как объяснить, что он не может и не будет делиться? Он собственник, и ему нужна она вся, он не может иначе! Он, наверное, не прав и все в мире иначе устроено. Нужно уметь смотреть на это сверху, со стороны, нужно давать партнеру быть счастливым, нельзя надеяться на то, что тебя будут так же любить. Нельзя ждать верности. Ему не хватало воздуха. Он не сможет объяснить. Он лучше не покажет ей боль. Он расстанется с ней. Он не хочет с этим мириться, и лучше уйти, чем искать в себе силы жить, как все, как отец… Только бы она прямо сейчас не вернулась. Пусть пройдет время, и он придет в себя. Только бы не вернулась… а она вернется? Он посмотрел на часы, скоро два часа. Даже если они поехали в клуб, она бы уже должна вернуться, ведь она не любитель долгих вечеринок. Они не в клубе. Она с ним. Юра ей открыл свои слабости, и она по ним бьет. Такого он даже предположить не мог, чтобы она вот так – намеренно и прицелясь – тонко ввела иглу. Это же не была страсть, не была влюбленность, он видел! Ей было хорошо в этот вечер с Юрой, а потом она развернулась на сто восемьдесят градусов и пошла в другую сторону. Это могло быть только специально. Хочет показать ему, что она свободная, что она жила и будет жить вот так…

«Это как-то все глупо», – пришло ему в голову. Впервые за тот вечер он подумал о том, что: а вдруг?… Нет, ну что с ней случится? Она сама с ним уехала… Не нужно давать себе надежду, нельзя быть настолько наивным. Он опять посмотрел на часы. И что, она не вернется? Они с Мишей с утра должны были ехать на выставку рептилий. Сын так ждал этого, они об этом всю субботу говорили. Она и его разочарует? И тут Юра почуял неладное. Его она могла бросить, но Мишу? Если она решила остаться у Егора, неужели она не перезвонила бы? Может, Игорю Борисовичу звонила? Юра, не думая, нажал на вызов. Он завороженно смотрел на экран, не поднося его к уху. Связь есть. Гудок, другой… седьмой… он с яростью бросил телефон на ее кровать. Она с ним! Она на связи, и ей просто неудобно сейчас брать трубку! Идиот! Зачем звонил? Зачем унизил себя? Звонок. Он смотрел на ее номер и не хотел брать трубку. Вышла в ванную, в другую комнату? Не захотела говорить с ним при Егоре? Он взял телефон в руки…

Юра прерывисто вдохнул. С тех пор у него не было времени на воспоминания и анализ всего, что произошло. С того звонка все завертелось в мельнице, в которой его душу, казалось, уже много раз перемололи, из нее испекли нечто, что выбросили птицам, а они разнесли все части по миру и все, ничего не осталось, его не осталось. Сейчас, вспоминая тот вечер после приема, он снисходительно смотрел на свои страхи. Как быстро он тогда сдался и поверил, как упивался здесь своей болью, не зная, что настоящий ужас он переживет через сутки, когда Аня посмотрит на него глазами, которыми его коллеги смотрят на обреченных родственников. Он видел этот взгляд со стороны, а теперь направленным на себя – и он возненавидел беспомощных медиков. Он выгнал всех, он никого не впускал, не хотел видеть Мишу, друзей, пациентов. Зачем ему это? Он ничего не хотел. Он наказан! За глупость, ревность, за то, что посмел надеяться, выпрашивал ее, а потом почти получил и отпустил с другим, и теперь – теряет. Ее забирают, потому что он не должен был так жить… Наступило ничто. Он ничего не чувствовал, он посмотрел на руку, и удивленно отметил, что она мокрая. У него слезы? Он не чувствовал. Он начал думать. Собрался. Позвонил одним, другим. Собрал всех. Нашел надежду, нашел людей, которые провезли в страну лекарство. Это было как в тумане, первые ощущения реальности появились с видом крови. Он посмотрел на руку и удивленно отметил, что она в крови. Егор стонал. Юра пришел в себя.

Она заворочалась, и одеяло сползло. Она не послушалась и не надела ту пижаму, которую он приготовил. На ней была сорочка. Сиреневый шелк почти ничего не открыл, только самое начало ягодиц, там, где холмик увеличивается. Он видел ее голую, когда она болела, но он не рассматривал ее. Он трогал ее до болезни, но он не распробовал ее. И он чувствовал, что так уже не распробует. Все исчезло. Ушла нежность, желание прикоснуться к воздушному, страх спугнуть, трепет от легких прикосновений. Он уже не был на это способен. Он чувствовал, как в нем растет желание и чувствовал то, что может сейчас сделать. Он уже стоял, сложив руки на груди. Обернулся в зеркало. Он – чудовище. Он должен уйти. В нем не осталось нежности и терпения для этого сиреневого шелка. Здесь все слишком хрупкое и легко рвется, для такого, как он. Он может попасть в сосуд и виртуозно провести тонкие хирургические манипуляции, но он не сможет больше сдерживаться с ней. В нем кипела злость и отчаянное желание оставить ее себе навсегда. Он заставил себя выйти.

* * *

Я: Я, оказывается, и вправду устала. Я никогда в жизни не спала так много. С меня были сняты все обязанности: Александр каждый день приходил, чтобы сидеть с Мишей, вечерами мы вместе с мальчиками иногда читали книжки, иногда смотрели мультики, иногда мы с Юрой, уложив Мишу, смотрели фильмы. Я, часто не досматривая, засыпала. Просыпалась поздним утром, приходила на кухню, где меня уже ждал завтрак. В одиночестве завтракала, потому что Миша в это время был в парке, на уроках по немецкому, в бассейне, на лепке. Вечером Юра приносил еду из внешнего мира.

Я не готовила, не планировала, не писала диссертацию, не заходила в социальные сети. Я мечтала о чем-то неопределенном и бессвязном и спала. Сама вероятность возможного контакта с обществом вызывала отвращение. Я не хотела знать, что происходит за пределами квартиры. Меня интересовало только то, что происходит внутри установленного нами микромира. Мы не говорили с Юрой о нас. Мы спали каждый в своей кровати. Он часто трогал мой лоб и осматривал руку, и иногда я ловила на себе его взгляд. Он осторожничал и быстро отводил глаза. Я не успевала прочесть, что в них. Я сама думала, что в следующий раз – не отведу. Буду смотреть, пока он… не знаю, не спросит что-то, не подойдет, не обнимет. Но я отводила свой взгляд от него, когда мы встречались. В пятницу я почувствовала силы. Я проснулась утром и успела сварить кофе перед тем, как Юра вернулся с пробежки. Он удивился, я угостила его и собралась к себе:

– Можно Александр еще сегодня побудет с Мишей? Я хочу посвятить день одной книге.

Почти весь день я не отрывалась от ноута. Исследования психологов, которые описывались в этой книге, оказались очень полезны для моей диссертации. Я вносила правки в разделы, гуглила, написала письмо автору. Написала Юре СМС: «Пойду с девчонками в кафе». Получила ответ: «Нет». Хм…: «Я уже почти здорова», «Нет», «Юра??????!!!!», через полчаса: «Пусть к нам приходят. Я все равно задерживаюсь», еще через пару минут: «Алкоголь уже можно».

Ира с Катей принесли вино, мы приготовили глинтвейн и опять смотрели «Полночь в Париже». Добрый, хороший фильм. И подруги хорошие, потому что не выпытывали подробностей моих злоключений. Когда-нибудь я им расскажу, но сейчас я боялась, что они на меня повлияют: «Он тебя спас! Он тебя простил! Он такой заботливый…», – и мечтательный вздох в конце реплик. Нет, я не готова была делиться с ними сокровенным и пускать в душу. Я думала так же, но я не вздыхала, и я не грезила о нас. Нельзя грезить о том, что на расстоянии вытянутой руки. Это почти есть, это почти правда. Но мне было важно к себе прислушаться и почувствовать, что я этого хочу. Не должна, не ожидаемо пойду на поводу, не логично, не по правилам, а именно потому, что хочу и потому, что готова. Я слушала свое тело и, впервые в жизни, сердце. Сигналы тела с каждым днем становились отчетливее. Сердце молчало. Эй, ты существуешь?