Молочные зубы - читать онлайн книгу. Автор: Зои Стейдж cтр.№ 70

Когда родительница вырвала лист бумаги из альбома и протянула ей, Ханна даже побоялась к нему прикоснуться. У нее получалось не очень хорошо раскрашивать, а портить похожесть с Мари-Анн не хотелось. При этом девочка была совершенно уверена, что сходство это мама идеально запечатлела во всем, от густых волос до лохмотьев. Будто Мари-Анн отделилась от Ханны и встала рядом со столом, позировать для собственного портрета.

Папа и на этот раз оказался прав: с таким реалистичным рисунком отправить Мари-Анн восвояси будет проще простого. Вполне возможно, где-то в глубине души он надеялся: это поможет отослать туда же и маму.

Она закрасила крохотный участок, стараясь нажимать как можно слабее. Потом посмотрела, одобрила результаты пробы, вновь взялась за работу и сделала цвет гуще. Ханна страшно гордилась, что ни разу не вышла за пределы контура, и Мари-Анн на бумаге оживала все больше и больше. Мама на нее время от времени поглядывала и поощряла комплиментами, но вскоре ее поглотил собственный рисунок. Каждый из них троих работал над своим проектом. Девочка была счастлива и светилась, как ее любимый карандаш цвета солнечных лучей. Сегодня семья заслужила короткую передышку.

СЮЗЕТТА

Второй день подряд она сидела за столом, никогда еще не испытывая такого восторга из-за стеклянной стены, благодаря которой комнату заливал солнечный свет – рассеянный, хотя и яркий, несмотря на облачность. Вполне возможно, что весь дом станет ее мастерской. Может, именно это всегда наделяло ее жизнь смыслом. Иногда она рисовала в маленьком альбоме, а порой – в большом. Тот стандартный, в котором она изобразила портрет для сожжения, больше не представлял для нее интереса. В ее голове блуждали идеи либо маленькие и изящные – фантастические животные с витыми рогами и сложенными крыльями, либо большие и емкие – копья света, пронзающие ящик или комнату, будто на нее обрушился шквал стрел или пуль. Либо же все одновременно. Она работала карандашом и углем, напрочь забыв о саднящих ногах, дочери, муже и ритуале, который они вскоре намеревались совершить.

Сюзетта сделала из бокала глоток давно выдохшегося, теплого шампанского и заметила ореол крохотных зеленых листиков, лежавших на тарелке. Шампанское и клубника взывали к помолодевшей творческой стороне ее натуры, и она наслаждалась ими целый день.

Ханна бегала во дворе и собирала хворостинки с таким видом, будто это были пасхальные яйца, подарки к Хануке или поздравления, оставленные волшебными гномами. Алекс немало потрудился, орудуя под кустами граблями и подрезая засохшие ветки с нависавших над головой деревьев. Он уже вынес на улицу медный казан для разведения огня и водрузил его на одинокий камень. Вокруг ямы, высохшей после того, как он выкачал из нее шлангом зимнюю грязь, треугольником стояли садовые стулья. Ощущение собственной бесполезности и оторванности от семьи порождало в душе Сюзетты странное чувство, но ей все же нравилось смотреть на них на расстоянии.

Накануне, когда она нарисовала портрет Мари-Анн, ее очень удивили внимательность и решимость Ханны вдохнуть в него жизнь красками. Когда рисунок был готов, Сюзетта его сфотографировала, немного сожалея, что это творение придется сжечь.

Поначалу раскрашивать у Ханны получалось не очень аккуратно, но потом дело пошло на лад. От этого Сюзетта с тоской вспомнила все проекты, от которых ей пришлось отказаться после того, как дочь не проявила к ним интереса. Валентинки ко Дню влюбленных и украшения к Хеллоуину. Поделки из баночек от овсяных десертов и коробок из-под яиц.

В глубине души она надеялась, что это начало чего-то нового. Но в голове засел страх, что ее скоро лишат родительских прав – особенно если девочке в конечном итоге поставят диагноз, который мать должна была разглядеть раньше. Но самое главное – она не могла избавиться от неприятного ощущения, что выходные прошли очень уж гладко и хорошо.

Ей не нравились ножницы, которыми Алекс подрезал деревья; она слишком легко могла представить, как Мари-Анн или же Ханна отхватит ей ими пальцы – может, один, а может, сразу все. Но Алекс поклялся, что запер их в кладовке с инструментами, когда закончил. Он был так счастлив в своей стихии и мурлыкал под нос слова народной песенки Vintern Rasat ^[29], которую обычно рокотал баритоном, когда приходило время бросать в огонь первое полено.

Они вернулись потные и улыбающиеся, с перепачканными землей руками и одеждой. Это напомнило Сюзетте, что каждую весну она собиралась посадить овощи, но у нее до этого так ни разу и не дошли руки. Ханна прыгала на одной ноге и пела Himlen ler i varens ljusa kvallar, solen kysser liv i skog och sjo ^[30]. Потом помчалась наверх наперегонки с папой, чтобы посмотреть, кто из них первым умоется, приведет себя в порядок и переоденется.

Сюзетта наклонилась к подмышке и потянула носом. Дезодорант, аромат которого напоминал пудру, не мог забить ее естественный запах. Она уже несколько дней не принимала душ: если честно, не хотела избавляться от образовавшейся на подошвах корки, притуплявшей боль. И даже не могла вспомнить, когда в последний так долго не мылась и не убиралась в комнатах. Мысль о том, что через пол могут прорасти виноградные лозы, зазмеиться по стенам и заполонить собой весь дом, будто джунгли, совсем не была ей противна. Она в лохмотьях могла бы забраться по ним наверх и найти под потолком жердочку. В таком варварски переделанном доме не было бы никакой необходимости в общении. Она воняла бы мускусом, и Алекс трахал бы ее сзади. Может, там даже нашлось бы место Ханне, которая стала бы диким ребенком, счастливым животным и могла бы реветь как шимпанзе.

Сюзетта закрыла свои альбомы для рисования и собрала принадлежности, трепеща от ощущения, что эти выходные ее изменили. Если бы не искалеченные ноги, она все это время с маниакальным упорством суетилась бы по дому, терзаясь, что так и не стала хорошей матерью. Может, всему виной был легкий хмель от шампанского, к которому она то и дело прикладывалась, однако теперь ей казалось, что с их проблемами можно справиться, что они их переживут.

Сюзетта долго рассматривала свои перепачканные красками руки, будто они принадлежали статуе, а не человеку. Это были руки, занимавшиеся важными вещами, ведомые воображением и спонтанностью, лелеявшие мечты, таившиеся в закоулках души.

Неужели ей когда-то хотелось чего-то другого? И было мало постоянства и утешения в виде нерушимой любви близкого человека? Эти грязные руки вполне могли найти на это ответ.

В отличие от ног. Она встала, намереваясь доковылять до раковины, но тут же рухнула обратно в кресло. Грязные ладони повсюду оставляли следы: на костылях, кухонных полотенцах. Она все смотрела на них и не торопилась позвать Алекса на помощь.

* * *

В университетском городке Лунд, где он вырос, в этот день обычно устраивали барбекю и выпивали, а вечером, когда солнце соскальзывало за горизонт, зажигали костры. В доме Йенсенов в Питтсбурге праздновать начинали с большим опозданием и слишком рано разжигали огонь. Они отмечали это торжество ужином на свежем воздухе у переносного очага.