– И почему мы об этом не знали? – спросила Тувессон, думая, может ли она разрешить себе послать Флориана за сигаретами.
– По словам дежурной части, к ним поступила информация об аварии и ничего больше, – сказал Утес.
– И никто не отреагировал на то, что она училась в том самом классе? – удивилась Лилья.
– Это не они должны проверять такие сведения, а мы. А поскольку мы даже не знали, что она мертва…
– Как «Квельспостен» разнюхала об этом? – спросил Муландер и принялся листать газету.
– Или он сам сообщил им, или они просто делали свое дело и сложили два и два, – предположила Лилья.
– Но пока мы не знаем наверняка, была это авария или нет, – сказала Тувессон. – Машина следует сюда, так что посмотрим, что найдет Муландер. Но до этого предлагаю считать, что за всем этим стоит преступник.
– Ты хочешь сказать, что вчера он совершил два убийства? – спросил Утес. – Да еще какие убийства. Понятия не имею, что произошло на трассе Е6, но в библиотеке наверняка было непросто. Только заманить ее в зал так, чтобы никто не заметил, а потом сам ритуал, который…
Утес запнулся и покачал головой.
– Какое хладнокровие.
– Что мы знаем? Может быть, Риск прав, и это два разных человека, – сказала Тувессон.
– Подожди. Давайте попытаемся рассуждать логически, – слово взял Муландер. – Об аварии мы знаем точно только то, что она произошла вчера вечером в 17:38 на трассе Е6. Был ли преступник на месте или установил что-то в машине, покажет мое расследование. Что касается библиотеки, Коса уже определил время наступления смерти?
– Между тремя и пятью вечера, – сказала Тувессон.
– Понятно. Положим, он разрезал ее примерно в час – в половине второго, а спустя час-полтора она умерла. У него было много времени, чтобы успеть сделать что-то еще.
– Как бы то ни было, мы можем констатировать, что он опять взялся за свое. И даже перевыполнил норму, – сказала Тувессон. – Давайте сравним с Йоргеном и Гленном. В чем, например, виновата Эльза Халлин?
– По словам одной из ее коллег, у нее был острый язык, – ответила Лилья.
– Так, значит, она тоже занималась травлей, только словесной? Во всяком случае, это соотносится с вырезанным языком. – Тувессон повернулась к Утесу. – Никто в классе не упоминал это?
– Нет, не так буквально, – Утес листал свои документы. – О ней только сказали, что она задирала нос.
– А кто это сказал?
– Камилла Линден.
Тувессон вздохнула.
– Понятно. А что говорила о ней Эльза Халлин?
– Только то, что она обычно стояла и смотрела, как Йорген и Гленн издеваются над Клаесом.
– Но к аварии это не имеет отношения.
– Нет, по крайней мере, на данный момент.
– От Сета Корхедена по-прежнему ничего? – спросила Тувессон и посмотрела, остался ли еще кофе в термосе.
– Нет, – ответила Лилья. – Но мне подтвердили, что 15 июня он сел на самолет до Памплоны, а сегодня вечером должен вылететь домой из Сантьяго-де-Компостелы.
– Может быть, он проделал путь святого Иакова? – предположил Утес.
– Или создал видимость, – отозвался Муландер. – Он мог с тем же успехом вернуться обратно на машине.
– Что он там написал в шкафчике? – спросила Тувессон.
– «Никто меня не видит. Никто меня не слышит. Никто даже не издевается надо мной».
– Никто даже не издевается надо мной. Соответствует теории Риска о мхе. – Тувессон остановилась и посмотрела коллегам в глаза. – Так преступник воспринимает самого себя – в тени Клаеса Мельвика, над которым хотя бы издевались.
– Да, с ним так и хочется поменяться, – заметил Утес.
– Нам легко говорить. Вопрос только, что на самом деле хуже? Когда над тобой издеваются или когда тебя полностью игнорируют и относятся к тебе как к воздуху?
– Ты хочешь сказать, что как раз это он и хочет изменить? – спросила Лилья.
– Именно. В этом все и дело. Он хочет стать кем-то. С кем надо считаться. Кого нельзя игнорировать. Кого никто никогда не сможет опять забыть.
– Но тогда он должен назваться, – сказал Утес. – Какой смысл быть известным, когда никто не знает, кто ты?
– Зависит от того, какая ему нужна известность, – заметил Муландер. – Предположим, мы или он сам уже сейчас назовем его имя. Конечно, это будет во всех заголовках. Но через несколько лет все наверняка уляжется и забудется, и когда он отсидит свой срок, никто больше не будет знать, кто он. Поэтому ему надо продолжать делать свое дело.
– Именно, – кивнула Тувессон. – Он творит миф о самом себе. Показывает всем, какой он хитроумный и непобедимый, что даже полиция никак не может его остановить.
– Получается, он лишает жизни своих бывших одноклассников, чтобы самому стать бессмертным, – сказала Лилья. Остальные кивнули. – И скольких ему надо убить, чтобы ему это удалось?
– Тебе нужно знать количество? – спросила Тувессон.
– Да. Сколько должно умереть, чтобы он пробился сквозь фоновый шум и его никогда не забыли?
– Вспомни школу «Колумбайн», – привел пример Муландер. – Тогда погибли двенадцать учеников и один учитель. Мы до сих пор это помним.
– Ты хочешь сказать, что он должен дойти до тринадцати человек?
Муландер покачал головой.
– К сожалению, думаю, теперь этого не хватит. В Колумбайне произошло первое массовое убийство в школе. Все последующие убийства такого рода забылись меньше, чем через полгода. И даже если этот преступник не имеет себе равных по части способов убийства, он, тем не менее, просто еще один серийный убийца, а таких мы уже видели. Другое дело, если он дойдет до восемнадцати-двадцати человек.
– Это же целый класс.
Муландер кивнул, и за столом воцарилась тишина.
– Вижу, что настроение у всех на высоте.
Все повернулись и увидели в дверях Фабиана Риска. Он стоял слегка наклонившись вперед и опираясь одной рукой на о дверной косяк.
– Фабиан? Что ты здесь делаешь? И где твое полицейское прикрытие? – Тувессон подошла к Фабиану, но он предупреждающе поднял руку.
– Я знаю, кто это. – Он вошел в комнату и осмотрел распечатанные граффити, украшающие стены. – Ой, здесь кто-то потрудился.
– Фабиан, что ты…
– Я нашел его. Вот он. Смотрите, – Фабиан подошел к доске, где висела увеличенная фотография класса, и ткнул указательным пальцем прямо над Клаесом. – Он был здесь все время. Прямо перед нашими глазами.
Тувессон и остальные окружили Фабиана и принялись разглядывать фото.
– Это же Клаес, – Утес обернулся к Фабиану, – Фабиан, Клаес мертв.