– Ладно, рассказывай.
– Я думал, мы все обыскали.
– Но на самом деле не все, ты хочешь сказать?
– Нет, все, но это не помогает, когда не знаешь, что ищешь.
– И тут ты кое-что придумал?
– Именно. Я поехал туда и замерил радиоволны.
– Хорошо… И?
– Хотя поблизости никого не было и мой телефон был выключен, я зафиксировал активность в 2,2 гигагерца.
– Что означает?..
– Что поблизости есть какая-то разновидность мобильного устройства 3G.
– Так оно и оказалось?
– Да. Беспроводная снабженная микрофоном камера-отверстие, спрятанная в скворечнике на высоте пяти метров от стеклянной пластины.
– О черт… – Тувессон почувствовала приближение головной боли. – Значит, он знает, что мы нашли Шмекеля.
– С наибольшей вероятностью, да. Это также объясняет, почему он все время опережает нас на шаг. Если он разместил там камеру, у него, черт возьми, где угодно могут быть камеры. Возможно, он точно знает, как продвигается расследование. Например, он теперь знает, что я нашел…
Муландера заглушил еще один поезд, который ехал в другом направлении.
– Подожди, я тебя не слышу, – закричала Тувессон и обнаружила, что Ингела Плугхед плачет, уставившись на рельсы. – Эй! Ингела, в чем дело? Что-то случилось? Это из-за поездов? Это от них вы… – она положила руку Ингеле на ногу.
– Не трогайте меня! Не трогайте, я говорю! – она сбросила руку Тувессон, словно та была смертельной заразой, и попыталась отодвинуться от нее как можно дальше.
– Хорошо, спокойно. Спокойно. Я не прикоснусь к вам. Обещаю, – она подняла обе руки вверх. Но паника у Ингелы никак не проходила. Плача, она переводила глаза то на открытый бардачок, то на наушники в ухе Тувессон, то на добродушное лицо Муландера на дисплее мобильного. – Ингвар, я должна закончить. Я перезвоню.
Она вынула из ушей наушники и повернулась к Ингеле, которая задыхалась и обливалась потом.
– Я хочу назад. Назад в больницу.
– Конечно, Ингела. Обещаю, что сразу же отвезу вас. Только расскажите, в чем дело.
Ингела покачала головой и разрыдалась.
– Пожалуйста, отвезите меня обратно. Пожалуйста.
– Это поезда? Они на вас так подействовали?
Мимо промчался еще один поезд.
– Поезжайте! Поезжайте! – закричала Ингела и стала бить по панели.
Тувессон поняла, что продолжения не будет, и включила зажигание.
69
Луч карманного фонарика осветил старые компьютеры, стоящие в ряд вместе с пыльными толстыми мониторами, принтерами и клавиатурами. Лилья опустила ткань, которая закрывала проем в стене величиной в несколько метров. Помещение изначально служило хранилищем жидкого топлива для отопительного котла. Но с приходом центрального отопления котел стал не нужен, и теперь помещение использовалось как кладбище компьютеров, которые понимали только Basic и MS DOS.
Во всяком случае, Эльзы Халлин там не было.
А она была почти уверена, что Эльза находится где-то в библиотеке. Но они осмотрели почти весь подвал, и ни она, ни Утес не нашли ни малейшего подтверждения ее теории. Возможно, преступник счел слишком рискованным оставлять Эльзу в библиотеке? Ведь это же общественное учреждение, которое ежедневно посещают тысячи людей.
С другой стороны, создавалось впечатление, что преступник способен практически на все что угодно. Лилья не могла припомнить, когда последний раз испытывала во время расследования такую неуверенность и смятение, как сейчас. И тут ее осенило.
Лилья и Утес быстрым шагом прошли мимо стойки выдачи.
– Вы все? – прокричала библиотекарша им вслед.
– Почти, – ответила Лилья, направляясь в главное здание библиотеки. Утес тащился за ней.
– Ирен, ты можешь сказать, что происходит? Мы уже здесь были. – Утес вздохнул, всем своим видом показывая, что уровень сахара у него в крови упал до нижней отметки.
Не обращая на него внимания, Лилья поднималась по лестнице на верхний этаж в отдел отраслевой литературы. Сердце билось все сильнее. Только бы опять не ошибиться. Но вот она. Она помнила, что дверь находилась здесь, почти незаметная для непосвященных, в центре стеллажа, в окружении отраслевой литературы для самого фанатичного технаря. За своей спиной она слышала пыхтение Утеса.
Она положила ладонь на холодную дверную ручку, немного подержала ее и потом нажала. Точно как в тот раз, дверь была не заперта и открылась бесшумно и почти без усилий. Читальный зал ни капельки не изменился. На окнах висели те же занавески в зеленую полоску, и письменные столы стояли на тех же местах, что и двадцать пять лет назад. Не хватало только совокупления коллег.
Зато на стуле сидела женщина. Голова опущена на грудь, темные длинные волосы закрывают лицо и большую часть белой блузки. Они подошли к женщине, ноги и руки которой были привязаны к стулу ремнями. Под стулом растеклась лужа крови с гладкой зеркальной поверхностью радиусом около метра.
Лилья подошла к краю лужи, села на корточки и дотронулась пальцем до свернувшейся крови; по гладкой поверхности пошли круги, и Лилья поморщилась. Утес принес прислоненную к стене швабру, приложил ее ко лбу женщины и осторожно приподнял ее голову так, чтобы открылось лицо.
Не было никакого сомнения в том, что на стуле сидит Эльза Халлин. Но не это заставило Лилью на секунду отвести глаза. От подбородка до грудины шел глубокий разрез, и из открытой раны на белую блузку свисало что-то красное, напоминающее кровавое филе.
– Этот дьявол вытащил у нее язык, – не сразу выдавил из себя Утес.
Лилья попыталась понять, но не могла заставить себя собраться с мыслями.
– Колумбийский галстук, – продолжал Утес. – Первый раз вижу это воочию. Ведь она так и говорила, библиотекарша.
– Что говорила?
– Что у Эльзы был острый язык.
Точно, подумала Лилья. У Эльзы Халлин был острый язык, и теперь преступник его вытащил, прямо из ее горла, и он висит у нее на груди, как плотный кровавый галстук.
Колумбийский галстук.
По словам Утеса, этот вид казни часто встречался во время гражданской войны в Колумбии, и его главной целью было напугать тех, кто обнаружил жертву, и заставить их замолчать. На глотке делали вертикальный разрез и вытаскивали язык так, что он свисал на грудь. Как галстук. Все делалось, пока жертва еще была жива. Смерть наступала в течение часа в зависимости от того, как умирала жертва, – от потери крови или от удушья.
– Значит, она могла сидеть здесь целый час и звать на помощь?
Утес пожал плечами.
– Сколько она прожила, сказать невозможно. Она могла кричать сколько угодно. Ее бы все равно никто не услышал, потому что у нее полностью порваны голосовые связки.