– «Привет, где ты? Звонила Бея. Она дома совсем одна. Я еще в спортзале. Позвони, как только услышишь это сообщение». Принято восемнадцатого июля в 18:36.
– «Мама, ты где?» – послышался плач. – «Але, мама…». Принято восемнадцатого июля в 21:46.
– «Я уже дома. Мы купили пиццу, и теперь она наконец заснула…» – послышался вздох. Было слышно, что Йеркер едва сдерживается. – «Эльза, это, черт возьми, не лезет ни в какие ворота». Принято восемнадцатого июля в 00:03.
Все молчали. Было только слышно, как кто-то тяжело и прерывисто дышит, а потом начинает рыдать.
– Новых сообщений нет.
Утес встретился с Лильей глазами.
– Или он каким-то образом выманил ее в парк, или схватил где-то здесь и увез отсюда так, что никто не заметил.
– Или она еще тут.
67
Дуня Хоугор лежала на диване под одеялом и на повторе слушала альбом «Wish» британской группы The Cure. В середине «High», одной из ее самых любимых композиций, зазвонил мобильный. Она отключила звук, поскольку у нее не было сил разговаривать, но увидела, как зажегся дисплей, и на нем появилось лицо Кьеля Рихтера. Она поставила Роберта Смита на паузу и ответила.
– Где ты пропадаешь? Посмотри на часы.
– Мне надо кое-что сделать, и я думаю, что раньше завтрашнего утра не управлюсь. У тебя что-то важное?
– Я просто хотел сказать, что я закончил, и что ты была совершенно права. Это, черт возьми, хладнокровный дьявол.
Мозг Дуни интенсивно работал, чтобы поймать волну, но она не могла понять, о чем он говорит.
– Он пробрался через потолок. К сожалению, не оставив после себя никаких следов. Кроме пыльных, конечно. Наверняка на нем была маска, там страшно много пыли.
Риск опять оказался прав.
Как бы между прочим он высказал предположение о потолке и дальше предложил пойти пообедать.
– Хорошо, но в каком месте он забрался через крышу?
– Через туалет в комнате ожидания. Как я сказал, это хладнокровный дьявол. Я даже думаю, что он не запер дверь туалета. Вероятно, чтобы не привлекать ненужного внимания.
– Значит, он сидел в комнате ожидания вместе с остальными журналистами, – подумала она вслух.
– Скорее всего.
У нее возникла идея.
– Если повезет, он должен где-то засветиться.
– Я тоже так думал, но в комнате ожидания камер наблюдения нет, а им вообще-то следовало бы обзавестись камерами, ведь там черт-те что творится. Кражи и все такое. Знаешь, как часто люди занимаются сексом в комнатах ожидания?
– Нет.
– Я тоже не знаю, но могу поспорить, что чаще, чем мы думаем.
– Но журналисты ведь делали массу снимков. Он мог случайно попасть в кадр.
– Точно. Ты права.
– Потом поговорим. Я приду во второй половине дня.
68
Тувессон катила перед собой коляску по покрытым гравием дорожкам парка Рамлеса Бруннспарк. Ингела Плугхед никак ей не помогала, и она будто поднималась на крутую гору. Она почувствовала, что вот-вот начнет обливаться потом. К тому же ей хотелось пить и есть, и скоро у нее наверняка заболит голова.
Она надеялась, что место, где очнулась Ингела Плугхед, пробудит ее воспоминания. Но ничего не происходило. Ингела просто сидела в коляске, качала головой и даже не могла вспомнить, где она очнулась. Кроме того, что у преступника была синяя машина, их поход не дал практически ничего. Скорее наоборот, они потеряли то, что как раз сейчас представляло самую большую ценность.
Время.
Секунды превращались в минуты, а минуты в часы. Не успеешь оглянуться, как еще один день утечет сквозь пальцы. К тому же кончились сигареты.
Когда они подъехали к машине, несколько минут обе молчали. Тувессон открыла машину, помогла Ингеле сесть на пассажирское сиденье, сложила коляску и села за руль.
– Вы не сердитесь?
– Нет, вовсе нет. Просто немного устала. – Она повернула зажигание и тронулась с места.
– Мне жаль, что я ничего не помню и ничем больше не могу помочь.
– Ингела, ничего страшного. Это не ваша вина. Но если вы что-то вспомните, даже самую мелочь, обязательно дайте нам знать. Хорошо?
Ингела кивнула и посмотрела в окно на старое деревянное здание, где когда-то находился знаменитый ресторан «Ramlösa Wärdshus», а теперь была какая-то контора. Тувессон включила радио, но не нашла подходящего канала, и выключила. И тут зазвонил ее мобильный. На экране показался улыбающийся Муландер. Фото было сделано на последнем рождественском ужине, и по его лицу было отчетливо видно, что он уже успел пропустить рюмочку-другую. Тувессон включила громкую связь и положила мобильный на колени.
– Привет, Ингвар. Как дела?
– Да так. Ты можешь говорить?
– Я сижу в машине с Ингелой Плугхед. Подожди секунду, только найду наушники. – Она перегнулась через Ингелу. – Извините, – и открыла перчаточное отделение. – Ты где?
– В Седеросене.
– А я думала, мы там закончили.
– Я тоже так думал. Но оказалось, что нет. Как там с наушниками?
– Спокойно… – она продолжала шарить в бардачке одной рукой, а другой вести машину, – они где-то здесь. Подожди, я остановлюсь. – Она притормозила, припарковалась у обочины и опять перегнулась через Ингелу, которая казалась все более затравленной. – Извините, Ингела, я только должна… Вот. Вот они. – Тувессон вытащила из бардачка замотанный шнур и начала разматывать самые запутанные узлы. Она слышала, как Муландер притворно похрапывает в трубку. – Даааа! Я их никогда не использую.
– Да, в этом и…
Рядом с дорогой промчался поезд и заглушил голос Муландера.
– Что?! Что ты сказал?
– Черт с ним. Надень их, а то земля разверзнется.
– Боже, что ты болтаешь! Какой же ты нетерпеливый! – Тувессон повернулась к Ингеле, которая теперь отрывисто дышала и не сводила глаз с моста, по которому в южном направлении ушел поезд.
– Ингела? С вами все в порядке?
– Houston? Are we having a problem?
[32]
– Даа! – Тувессон вернулась к наушникам, и ей наконец удалось их подключить. – Але? Ты меня слышишь?
– Loud and clear
[33].