– Привет, Джессика.
– Ага.
Джессика зажигала в готическом образе – поднятые вверх ежиком черные волосы, ярко накрашенные глаза и темно-бордовые губы. Она была в штанах. Это были красиво скроенные брюки из переливающегося сатина, которые она дополнила почти прозрачной белой кружевной блузкой, отделанной пышным кружевом в области воротника и манжет. И все же она определенно была не в платье. Она смотрелась в этом наряде очень необычно и оригинально, а ее двухцветные броги на плоской подошве выглядели бесконечно более удобными, чем мои туфли на острых шпильках.
– Ты выглядишь сногсшибательно! – сказала я и на самом деле имела это в виду.
– Тебе нравится? – спросила она и повернулась на месте.
– Очень.
Я оглядела нас всех – каждый был одет в то, что хотел, и все мы были такие разные. Мы все выглядели чертовски классно.
– Пора заходить, да? – спросил Джей.
53
Мы все вошли внутрь, миновав вывеску в виде арки из изогнутых неоновых букв «Цирк Дю Лонгфорд», – кажется, мне все-таки суждено было стать высокой леди в цирке. А может, я всегда ею была. Мне казалось, что все мы, так или иначе, были уродцами и не такими, как все. Может, старшая школа и была цирком, а ученики – артистами.
Фотограф, одетый в полосатые штаны и высокую шляпу ведущего циркового представления, установил в фойе свое оборудование и уже фотографировал Рен и Тима, когда мы вошли.
– Или ты сядешь, – сказал он Тиму, указав на стоящий рядом стул, – или ей придется встать на коробку, потому что я не могу поймать вас обоих в кадре.
Когда они все-таки сделали фото (с сидящим Тимом и Рен у него на коленях), фотограф позвал следующую пару.
– Не уходи, Рен. Анжела с Дугом только что подъехали, давайте сфотографируемся полной актерской командой, – предложила Лиз.
Мы встали тесной группой. Зак втиснулся между серебристым ламе
[105] Рен и слоистым розовым кружевом Лиз, напоминая проказливого Хвостика между эльфом и феей-крестной. Дуг встал между Анжелой и Рен, а мы с Джеем встали позади. Когда фотограф пожаловался на наш рост, Джей слегка согнул ноги в коленях, а я сняла туфли, но Анжела рявкнула на него, чтобы он снял нас по плечи.
Как только фотограф попросил нас сказать: «Старшая школа выдувает сыр!», как внутрь вошла Брук – милое блондинистое совершенство.
– Ой, гляньте-ка, кадр с шоу уродов, – презрительно откомментировала она.
Словно в ответ на ее слова на танцполе загромыхала песня Леди Гаги.
– Детка, мы были рождены такими! – Зак прокричал Брук.
– Вы не все улыбнулись, – пожаловался фотограф.
– Пора поднять наш флаг уродов! – обратился к нам Дуг. – Все готовы? Внимание, мотор, начали!
В едином порыве мы заорали и выставили руки. Лиз держала тиару, Зак свой пояс, а я махала одной из своих трансвеститских туфель. Мы все подпевали Леди Гаге, смеялись, гримасничали и вставали в самые дичайшие позы, какие только могли придумать, пока Брук, неодобрительно нахмурив брови, смотрела на нас, нетерпеливо притопывая своей маленькой ножкой в ожидании, пока ее пригласят занять место перед фотоаппаратом.
В какой-то момент промелькнувшего безумия на меня нашло озарение, по силе сравнимое с небольшим взрывом. Это мы, уродцы, были на своем месте, в своем мире. А не всякие там Брук и прочие с их среднестатистическими формами и ростом, чистой кожей, прямыми волосами и милыми, симпатичными лицами. Это они были в меньшинстве.
Все остальные из нас, большинство из нас, чувствовали себя в какой-то мере изгоями. Каждый из нас был уникальным, отличающимся от других, из-за чего нас считали странными или дефектными те, кто хотел, чтобы мы соответствовали их определению «нормального».
Джей и его сестра смущали и расстраивали своего отца, считавшего, что сыновья должны заниматься игровыми видами спорта, а дочери – носить платья. Зак был отклонением от нормы в семье, считавшей, что встречаться можно только с людьми противоположного пола. Моя мать отличалась от других, и я была аномальным явлением для всех, кто считал: «женственность» должна поставляться лишь в маленьких упаковках. Рен была слишком низкорослой, Лиз слишком полной, Марк слишком серьезным, а Тим недостаточно серьезным. Дуг был слишком большим эстетом для парня, Хлоя слишком мало интересовалась модой для девушки, а Лоретта опровергала любые классификации мужественности и женственности. Мой отец собирался быть отцом в пятьдесят с лишним лет, а Джим – ну, Джим любил Элвиса. И этим все сказано.
Никто из нас не был нормальным. Но «нормальное», как я узнала на уроках математики, было лишь статистической концепцией, средней арифметической выжимкой из разнообразных и интересных пермутаций, сведенных к гипотетической середине, настолько обобщенной, что она не могла ни удивлять, ни оскорблять. И восхищать тоже не могла.
Нормальное было милым. Нормальное было симпатичным. Нормальное было чертовски скучным. Наши различия, наши собственные стили сумасшествия были тем, что делало каждого из нас особенным, уникальным и потрясающим.
Впервые за всю свою жизнь я знала, что я такая, какой и должна быть. Именно здесь, именно в этот момент, среди этой сумасшедшей толпы таких разных ребят я была среди своих.
Мое прозрение прервал фотограф:
– Я больше не буду снимать вас группой, – настоял он. – Подходите по двое для парных снимков. Ваши родители платят за эти снимки, ребята.
Я отступила от группы, улыбаясь от радости, порожденной уверенностью, поселившейся глубоко внутри меня. Потому что – наконец-то – я поняла. Я не хотела быть пятью футами нормальности. Я не хотела иметь ноги обычного размера. Я не хотела быть ни предсказуемой, ни обычной, ни среднестатистической. Я хотела быть исключительной. Дьявол, я уже была исключительной. Пора было насладиться этим.
Когда очередь дошла до меня, я встала, выпрямившись, перед камерой, подняла подбородок и заявила:
– У меня нет партнера, – еще до того, как фотограф успел спросить об этом.
– Может, ты присядешь или снимешь туфли? – спросил он.
– Нет. Я хочу фотографию в полный рост в этом платье, как у всех остальных.
– Но ты не такая, как все остальные.
– Это можно сказать про всех.
Крайне раздраженный, он подвинул свой штатив и перенастроил камеру.
– Ты так усложняешь мою жизнь, дитя, – пробурчал он. – Я недоволен.
– Ой, да ладно, а кто вы тогда? Простак, Чихун, Ворчун, Тихоня, Засоня или Умник?
[106] – спросила я, рассмешив Джея и Джессику, стоявших в очереди на съемку после меня.