– Но ты не живешь!
– И ты не охранник при мне, это я тебя охраняю, – сказала она. В ее взгляде появился гнев – а его я не видела уже очень давно. – Если ты вдруг не заметила, то мама здесь я.
– Не смеши меня. Я мечтала о маме. Я нуждалась в маме. А вместо этого получила дом, полный хлама.
– Пейтон, я люблю тебя – ты же знаешь это. Я люблю тебя больше всего на свете.
– Больше своих вещей? Больше своего горя? – продолжала спорить я, но моя раскаленная добела ярость уже затухала, погашаемая поднимающейся волной отчаяния. Я вздохнула. Какой был смысл в том, чтобы ранить ее? Это ничего не изменит. Со смирением в голосе я сказала:
– Может, ты и любишь. Может, я просто не вижу этого из-за стены вещей между нами.
– Мне очень, очень жаль, правда.
Неужели моя мать на самом деле сейчас признавала часть ответственности.
Она подошла к стопке набросков с одеждой из обоев, лежащей на моем столе.
– Я так хотела, чтобы ты следовала за своей мечтой.
– Ага, ну, теперь этому не суждено случиться. На моем счету останется примерно пятьдесят семь центов, когда я заплачу по этому счету. А без денег на покупку тканей я не смогу сделать портфолио с образцами моделей. А без этого у меня нет шанса получить стипендию. Так что мне не попасть в колледж в этом году. Ну и что, всегда же есть «когда-нибудь», да?
Мама вытащила из рукава платок и промокнула глаза. Во мне снова поднималась волна раздражения. Во мне не осталось ни капли энергии, чтобы сочувствовать ее грусти. Мне было достаточно своей.
– Пожалуйста, просто уйди, – сказала я.
Она двинулась к двери, бросив последний взгляд на мои наброски.
– Подожди! – окликнула я ее.
Она развернулась, и надежда в ее взгляде просто убила меня. Нет никакой надежды, мам, неужели до тебя не доходит?
– Возьми, – я всунула ей в руки стопку своих дизайнов из мира моды для гигантов. – Закинь их на какую-нибудь груду хлама. Кажется, я видела пару дюймов свободного пространства где-то в подвале.
49
Я не пыталась скрыться от мира, когда мы с Джеем расстались, – я была не из тех девушек, которые предпочли бы свернуться в калачик и умереть, – но я была несчастна. И мне все еще было грустно. И обидно, хотя я не была уверена, на кого именно злилась – на Джея, за то что раздел меня перед всеми, хоть и не нарочно, и бросил или на себя, за то что хранила секреты, которыми должна была поделиться с ним. Между нами было нечто прекрасное, а мы все профукали.
Я скучала по нему. Скучала по его смешным воплощениям, по нашим разговорам о кино и актерском искусстве, по нашим сообщениям с пожеланиями доброго утра и спокойной ночи, а еще по тому, как мы делились друг с другом лучшими и худшими событиями прошедшего дня после школы. И я очень скучала по тому, какой я ощущала себя рядом с ним: красивой, нормального размера, ценимой.
Я с головой погрузилась в школьные домашние задания, чтобы не купаться в жалости к самой себе. Школа оставалась школой – такой же, как и всегда. Или даже такой же, какой она была до того, как мы с Джеем стали встречаться.
Тим извинился передо мной за то, что проболтался.
– Блин, прости, я просто был очень пьян, – сказал он, когда мы вышли с урока истории во второй понедельник января.
– Ты был не просто очень пьян.
– Ладно, ладно, я был пьян в стельку.
– Это не оправдание. Ты испортил мне все. Я все еще злюсь на тебя.
– Ну, я же сказал, прости, что тебе еще надо, блин?
– Знаешь, Тим, если бы ты больше использовал свой мозг и принимал меньше веселящих веществ, думаю, ты мог бы создать весьма прибыльный бизнес в качестве частного детектива после окончания школы.
Тима, казалось, впечатлило мое предположение, но лишь на мгновение, а потом он взглянул на меня щенячьими глазами и спросил:
– Так ты меня прощаешь?
– Проехали.
Он улыбнулся:
– Когда я получу вторую работу по истории?
– Эм-м-м… Никогда.
– Что? Но ты должна мне, Пи.
Я пробормотала ругательство себе под нос. Этот парень был тем еще кадром.
– Что ты сказала? – спросил он.
– Два слова. Один палец, – ответила я с соответствующим жестом.
Фурор Показа титек окончательно иссяк, когда наш директор не вернулся в школу первого февраля. Школа гудела от слухов: его арестовали за растрату школьных денег, он сбежал в Лас-Вегас с любовницей, его застрелили из проезжающей мимо машины – и официальное заявление, что он ушел на пенсию в связи со слабым здоровьем, было принято большинством за надуманный предлог.
– Людям неинтересна настоящая история, особенно если она скучная или неудобная. Им нужна грязь, а не правда, – проницательно заявила Хлоя.
Мне было жаль директора Переза, но я была эгоистично рада, что больше не являлась центром внимания в Лонгфорд Хай.
День святого Валентина был ужасен. Повсеместная демонстрация романтического блаженства других людей только усиливала мою тоску по Джею. Половину урока математики Зак показывал мне все полученные им валентинки и клеился ко всем одноклассницам, включая меня. Парень Брук заполнил коридор возле моего шкафчика бесчисленными красными воздушными шарами с гелием, и все мои раздраженные попытки распихать их в стороны были тщетны.
– Прекрати быть Гринчем – похитителем любви, – сказала Хлоя, глядя вверх на дрожащую красную массу. – Мне кажется, что это очень романтично.
Ей легко было говорить – она не страдала от жесточайшего приступа цинизма, вызванного разбитыми мечтами о любви. А еще она была слишком низкорослой, чтобы свисающие ленточки щекотали ей лицо. Я достала из пенала циркуль и протыкала себе взрывающуюся дорожку через воздушные шары к своему шкафчику. Хлопки заставили нескольких ребят нагнуться, Брук на меня закричала, но мне показалось, что я видела мимолетную улыбку на лице Джея, когда полопавшиеся шары обсыпали всех стоящих под ними дождем из розовых конфетти.
Я все еще отряхивала разрозненные издевательские крупинки конфетти со своей куртки, когда дошла до дорожки к своему дому и увидела что-то, стоящее у передней двери – я сразу предположила, что это очередная онлайн-покупка моей матери.
Как ни странно, но наши с мамой отношения немного улучшились за месяц, прошедший после нашей бурной ссоры. Хлоя сказала мне, что это произошло, потому что я выговорилась. Я же считала, что я перестала надеяться, будто что-то может измениться. Я смирилась с неоспоримой истиной, что мне ее не изменить. Без надежды не было разочарования, а без разочарования было намного меньше враждебности и возмущения.
Возможно, я это выдумала, но мне казалось, что она тоже изменилась. Она перестала разыгрывать карту жалости, ее волосы были чистыми и расчесанными, и уже целых несколько недель, возвращаясь со школы, я не видела у нас на крыльце новых доставок из онлайн-магазинов.