– Почему… Почему ты так думаешь?
– Это же очевидно. Ты почти ничего не рассказываешь о себе, ни разу не пригласила зайти к тебе домой – черт, да ты не разрешаешь мне даже посмотреть, как сама входишь внутрь. Ты закрыла себя на все замки и спряталась внутри, словно пытаешься не дать чему-то проскочить наружу. В чем дело?
Мне не удалось его одурачить. Совсем. Я была идиоткой, раз думала, что у меня получалось. Он был тем, кто изучал язык тела и выражения лица, кто читал то, что не было сказано, между словами, которые были сказаны. Естественно, он заметил, что я всегда веду себя скрытно и даю уклончивые ответы.
– Что ты не рассказываешь никому, стараешься скрыть ото всех? Что за скелет ты прячешь в шкафу, что заставляет тебя стыдиться и смущаться? – Его голос был мягким и добрым, но слова пугали меня до ужаса, а глаза настойчиво смотрели в мои, словно он пытался прочитать в них моих секреты. – Расскажи мне.
– Почему? – Мой голос звучал хрипло. Горло было сдавлено, словно пытаясь сдержать секреты, угрожавшие подняться и вылететь по его приглашению выпустить их, довериться кому-то настолько, чтобы поделиться ими. – Почему ты хочешь знать?
– Я хочу знать о тебе все, – прямодушно ответил он.
– Но почему сейчас? Почему сегодня?
– Я думаю, что если ты поделишься со мной самым-самым страшным, тебе больше нечего будет бояться. Когда ты осознаешь, что я не запаникую и не брошу тебя…
– Бросишь, – мой голос сорвался на шепот в темноте машины.
– Когда ты увидишь, что я не брошу тебя, – сказал Джей, взяв обе мои руки в свои, – тогда, наконец, ты сможешь полностью довериться и открыться мне. Между нами установится контакт – больше того, между нами будет глубокая, тесная связь, и это отразится и на выступлении. Зрители это увидят.
– Так это нужно тебе для выступления.
– Я этого не говорил. Я хочу, чтобы мы стали ближе, а это невозможно, пока между нами есть секреты. Я хочу узнать тебя, я хочу, чтобы ты знала, что можешь довериться мне. А ты не хочешь этого для нас?
Я уставилась в лобовое окно. Пошел снег. Легкие хлопья, хрупкие, словно вера, опускались в темноте и таяли на капоте машины.
Мое сопротивление слабело. Все это время я знала, что мне придется рано или поздно раскрыть свой секрет Джею, чтобы дать нашим отношениям шанс стать настоящими. Я просто пока не была готова сделать это.
– И если то, что ты поделишься чем-то важным о себе, как-то поможет твоему выступлению, – сказал Джей, – разве ты против этого?
Нет, конечно. Я хотела выступить идеально, ради Дуга и всех остальных актеров, ради всего труда, который они вложили в спектакль. Ради Джея, который играл со мной в стольких сценах. И ради себя. Я хотела выступить хорошо ради самой себя.
Плюс были и другие причины, почему мне хотелось открыться. Я устала хранить секреты, утаивать правду, держать друзей, врагов и даже членов семьи на расстоянии, избегать, скрываться, придумывать оправдания. Обманывать.
Это изматывало меня, и хотя я страшно боялась его реакции, я все равно жаждала снять с себя этот груз.
– Фиг с ним, – сказала я. – Я сделаю это.
– Ты расскажешь мне? – кажется, он и сам был немного удивлен.
– Нет, – я покрутила головой, – я покажу тебе.
Я услышала, как он громко выдохнул.
– Завтра, после школы, ты, Джей Янг, сможешь воспользоваться великой привилегией отвезти меня домой и сопроводить меня в мою комнату. И, – я постукала себя по боковой стенке носа
[83], словно гангстер из старого кино, – раскрою все карты. Ты все узнаешь.
Я пыталась придать своему голосу легкий, шутливый тон, но на последней фразе он был полон страха.
В декабре дневной свет тускнеет и растворяется очень рано. К половине пятого на следующий день солнце уже почти село, и я чувствовала холод – как снаружи, так и внутри.
Уже завтра к этому времени я буду накладывать грим в раздевалке за сценой, надевать костюм и входить в роль, готовиться – если эксперимент Джея будет успешным – полностью вжиться в роль. Но сейчас, видя подъезжающую машину Джея, я сидела на крыльце нашего дома, обнимая свои колени и размышляя, не собираюсь ли я совершить самую большую ошибку в своей жизни.
Я смотрела, как он медленно идет по тропинке между разросшимися кустами и травой на переднем дворе. Хлоя была права – ноги у него были слегка колесом. Ковбой без лошади ровно в полдень прибыл к корралю
[84] Лэйнов.
Джей улыбнулся, подходя ко мне, и протянул свою руку. Если бы он только мог вытащить меня из моей жизни так же легко, как поднимал на ноги.
– Готова? – спросил он.
– Нет.
– Передумала?
– Нет, – выдыхаемый нами воздух создавал облачка пара в морозном воздухе. – Давай сделаем это. Пойдем.
Я провела его за угол дома.
– Я думал, ты пустишь меня внутрь.
– Пущу. Это, – сказала я, когда мы дошли до свисающего конца веревочной лестницы, – мой вход.
Он приподнял голову с озадаченным взглядом:
– Почему ты залазишь в комнату по лестнице? И что, черт возьми, это такое?
Я проследила за его взглядом, устремленным наверх, на темную тень, напоминающую человеческий силуэт, в окне моей спальне, и фыркнула от смеха. Он и вправду выглядел малость пугающе.
– Боишься? – вызывающе спросила я.
– Ну, как сказать. Это мотель Бейтса, а внутри набитое чучело твоей мамы?
[85]
– Есть лишь один способ это выяснить, – я наступила на нижнюю перекладину лестницы и начала взбираться. – Следуй за мной. Если осмелишься.
Он подождал, пока я не добралась до верха, открыла окно и влезла внутрь, и лишь потом последовал за мной, что, наверно, было мудро – я не знала, может ли лестница выдержать вес двух гигантов одновременно.
– Та-дам! – пропела я, когда он переступил через подоконник моей комнаты.
Он широко улыбнулся при виде портновского манекена у окна и похлопал его по плечу, прежде чем вглядеться в детали моего личного пространства: аккуратно заправленную кровать, маленький телевизор в углу, стол со швейной машинкой и альбомом для набросков, полку с расставленными по порядку книгами, голые стены, отсутствие каких-либо безделушек и беспорядка.
– Ну? – спросила я.
– Очень… аккуратная и чистая.
– Моя мама называет ее стерильной, я же считаю ее умиротворяющей.