Прощание - читать онлайн книгу. Автор: Карл Уве Кнаусгорд cтр.№ 92

– А вы-то с Ингве, поди, не пьете? – внезапно спросила она, не глядя на меня.

Я мотнул головой:

– Нет. То есть разве что изредка. И немножко. Помногу никогда.

– Неужто и сегодня?

– Ты что – с ума сошла? – сказал я. – Да мне бы такое и в голову не пришло! И Ингве тоже.

– Что там не пришло бы мне в голову? – раздался за спиной голос Ингве.

Я обернулся. Он поднимался на приступку в две ступеньки, которая отделяла верхнюю гостиную от нижней.

– Бабушка спрашивала, не пьем ли мы.

– Бывает время от времени, – сказал Ингве. – Но не часто. Ты же знаешь, у меня в семье двое малышей.

– Неужто двое? – удивилась бабушка.

Ингве улыбнулся. Я тоже.

– Да, – сказал он. – Ильва и Турье. Ильву ты уже видела. А Турье увидишь на похоронах.

Немного оживившись, бабушкино лицо снова угасло. Я переглянулся с Ингве.

– Трудный был денек, – сказал я. – Не пора ли нам на боковую?

– Выгляну-ка я, пожалуй, сперва на веранду, – сказал он. – Пойдем вместе?

Я кивнул. Ингве вышел на кухню.

– Ты по вечерам подолгу тут засиживаешься? – спросил я бабушку.

– Чего? – переспросила она.

– Мы скоро собираемся ложиться. А ты хочешь еще посидеть?

– Нет, нет. Я тоже скоро лягу.

Она посмотрела на меня снизу.

– Вы ведь устроитесь внизу, в нашей старой спальне, да? Она стоит пустая.

Я покачал головой, виновато округлив брови.

– Мы решили расположиться наверху, – сказал я. – На чердаке. Мы уже распаковали вещи.

– Ну и ладно, можно и там, – сказала она.

– Ты идешь? – спросил Ингве.

Он стоял в нижней гостиной с бокалом пива в руке.

Когда я вышел на веранду, он уже сидел на деревянном садовом стуле за таким же столиком.

– Где ты их отыскал? – спросил я.

– В чулане внизу, – сказал он. – Я вспомнил, что когда-то их там видел.

Я оперся на перила. Далеко внизу поблескивал огнями датский паром. Он выходил в открытое море. На всех маломерных судах были зажжены все огни.

– Надо будет достать где-то электрическую косилку или как там она называется. Обычным триммером тут не справиться.

– В понедельник отыщем по желтым страницам какую-нибудь прокатную фирму, – сказал он.

Затем посмотрел на меня:

– Поговорил с Тоньей?

Я кивнул.

– Да, народу наберется немного. Мы с тобой, Гуннар, Эрлинг, Алф и бабушка. Шестнадцать человек, считая детей.

– Да, всенародные похороны не получатся.

Ингве отставил бокал и откинулся на спинку стула. Высоко над деревьями, на фоне серого пасмурного неба пролетела, махая крыльями, летучая мышь.

– У тебя есть какие-нибудь новые мысли, как мы будем их проводить? – спросил я.

– Похороны?

– Ну да.

– Нет, ничего особенного. Только чтобы без этой идиотской гражданской панихиды.

– Согласен. Значит, отпевание.

– Да. А есть другие варианты? Хотя он ведь не был прихожанином Норвежской церкви.

– Разве? – спросил Ингве. – Я знал, что он не был верующим, но разве он подавал заявление о выходе?

– Да. Он как-то говорил об этом. Я подал заявление о выходе, как только мне исполнилось шестнадцать, и сказал ему об этом за ужином на Эльвегатен. Он рассердился. И тогда Унни сказала, что он и сам официально вышел из церкви и не вправе на меня сердиться за то, что я поступил так же.

– Он был бы недоволен, – сказал Ингве. – Он не хотел иметь никаких отношений с церковью.

– Но он уже умер, – сказал я. – А я, по крайней мере, хочу так. И не хочу никаких надуманных псевдоритуалов типа чтения дурацких стихов. Я хочу, чтобы все было как полагается. Достойно.

– Совершенно с тобой согласен, – сказал Ингве.

Я снова отвернулся и стал смотреть на город внизу, откуда доносился ровный шум, иногда прерываемый внезапным взрывающимся ревом мотора, как правило со стороны моста, где молодежь забавлялась, прибавляя скорость, а иногда со стороны длинной, прямой, как стрела, улицы Дроннингенс-гате.

– Пойду укладываться, – сказал Ингве.

Он удалился в гостиную, не закрыв за собой дверь. Я загасил сигарету об пол и последовал за ним. Увидев, что мы собираемся ложиться, бабушка встала с кресла, чтобы принести постельное белье.

– Мы все сделаем сами, – сказал Ингве. – Так что не беспокойся. Иди и ложись тоже!

– Ты точно уверен? – спросила бабушка. Маленькая и сгорбленная, она глядела на него снизу вверх, стоя на пороге перед лестницей.

– Точно, точно, – сказал Ингве. – Мы сами справимся.

– Ну вот и ладно, – сказала бабушка. – Спокойной вам ночи. И она медленно, не оглядываясь назад, стала спускаться по лестнице.

Меня передернуло от какого-то неприятного чувства.

Воды наверху не было, и мы, сходив наверх за щетками, вернулись на кухню и почистили зубы над раковиной, поочередно наклоняясь к крану, чтобы прополоскать рот. Как в детстве. Во время каникул.

Я отер рот рукой от пены после зубной пасты, а руку – о штанину. Было без двадцати одиннадцать. Уже много лет я не ложился так рано. Но позади был трудный день. От усталости у меня немели руки и ноги, и я так наплакался за день, что заболела голова. Но сейчас я уже не плакал. Может быть, выработался иммунитет. Я наконец привык.

Когда мы поднялись наверх, Ингве отворил окно и закрепил его на защелку, зажег бра над изголовьем кровати. Я зажег свое, а верхний свет погасил. Пахло затхлостью, но она была не в воздухе, запах шел от мебели, от ковриков и покрывал, которые пылились без употребления несколько лет, а может быть, и больше.

Ингве сел на двуспальную кровать со своей стороны и стал раздеваться. Я на своей стороне – тоже. Было что-то чересчур интимное в том, чтобы спать на одной кровати, мы этого не делали с тех пор, как перестали быть детьми, когда близость между нами носила совсем другой характер. Впрочем, у каждого было, по крайней мере, свое одеяло.

– Тебе не приходило в голову, что папа так и не прочитал твоего романа? – сказал Ингве, повернувшись лицом ко мне.

– Нет, – сказал я. – Как-то не задумывался об этом.

Ингве прочитал рукопись в начале июня, как только она была закончена. Первое, что он сказал после того, как прочел, было, что папа подаст на меня в суд. Именно так он и выразился. Я звонил из телефонной будки в аэропорту, собираясь лететь с Тоньей в Турцию на каникулы. Я не знал, будет ли он злиться или поддержит меня, не имел ни малейшего понятия о том, как написанное мною может подействовать на близких мне людей.