Сверху послышались шаги Ингве.
Он появился с ведром в руке и рулоном мусорных мешков под мышкой.
– Ну как? Закончил внизу? – спросил он, посмотрев на меня.
– Ты что, очумел? Я вымыл тут ванные комнаты и прачечную. С остальным решил подождать.
– Я начинаю мыть папину комнату, – сказал он. – Похоже, что с ней будет больше всего работы.
– А кухня готова?
– Да. Можно сказать, что так. Надо еще разобраться в шкафах, но в остальном все выглядит прилично.
– Окей, – сказал я. – А я сделаю перерыв. Пожалуй, надо поесть. Бабушка на кухне?
Он кивнул и прошел мимо меня. Я отер руки, мокрые и сморщенные после мытья, о штанины шортов. В последний раз окинул взглядом перила и поднялся на кухню.
Бабушка сидела на стуле погруженная в себя. Она даже не взглянула, когда я появился на пороге. Я вспомнил про лекарство. Может быть, она уже сама его приняла? Наверное, нет.
Я открыл шкаф и достал лекарство.
– Ты это уже принимала сегодня? – спросил я, показывая коробочку.
– Это что? – спросила она. – Лекарство?
– Да, то, что тебе прописали вчера.
– Нет, не принимала.
Я достал из шкафа стакан, налил воды и протянул ей вместе с таблеткой. Она положила ее себе на язык и запила водой. Судя по ее виду, говорить она ничего не собиралась, и я, чтобы не угодить в ловушку молчания, требующего разговора, взял с собой вместо бутербродов, как собирался вначале, пару яблок, стакан воды и чашку кофе. День был теплый и серенький, как вчера. С моря дул легкий ветерок, над акваторией порта кружили кричащие чайки, откуда-то поблизости слышались металлические удары. Снизу доносился ровный гул уличного движения. В нескольких кварталах от нас, где-то в районе гавани, высился над крышами стройный силуэт подъемного крана. Он был желтый, с белой кабинкой наверху, или как там называется этот домик для крановщика. Странно, что я не замечал его раньше. По-моему, немногие вещи могут соперничать по красоте с подъемными кранами: скелетообразная конструкция, стальные тросы, протянувшиеся сверху и снизу вдоль стрелы, громадный крюк, тяжелые грузы, медленно раскачивающиеся в воздухе, пока их переносят с одного места на другое, и небо – всегдашний фон для этих механических устройств.
Я как раз успел доесть яблоко – целиком, вместе с зернышками и хвостиком, и уже принялся было за второе, когда в саду показался Ингве. Он шел ко мне с толстым конвертом в руке.
– Взгляни, что я нашел, – сказал он.
Я открыл его и заглянул внутрь. Он был набит тысячными купюрами.
– Ого! – удивился я. – Где он лежал?
– Под кроватью. Видимо, это деньги за дом на Эльвегатен.
– Черт! Так это все, что осталось?
– Очевидно, да. Он даже не положил их в банк, а просто сунул под кровать. И потихоньку пропивал тысячу за тысячей.
– Хрен бы с ними, с деньгами, – сказал я. – Но какой же дьявольской тоской была тут его жизнь!
– Да уж, не без того, – сказал Ингве.
Он сел. Я положил конверт на стол.
– Что будем с ними делать? – спросил он.
– Понятия не имею, – сказал я. – Наверное, поделим на всех?
– Я сразу как-то подумал про налог на наследство и все такое. Я пожал плечами. – Спросим кого-нибудь, – сказал я. – Юна Улафа, например. Он же адвокат.
Снизу, из переулка перед домом, донеслось гудение автомобильного мотора. Даже не видя машины, только по тому, как она остановилась, подала назад и снова поехала вперед, я понял, что это к нам.
– Кто это может быть? – спросил я вслух.
Ингве поднялся, взял конверт.
– Кто будет его хранить?
– Возьми ты, – сказал я.
– По крайней мере, проблемы с расходами на похороны теперь решены, – сказал он и прошел мимо меня в дом.
Я последовал за ним. В прихожей внизу слышались голоса. Это были Гуннар и Туве. Когда они поднялись наверх, мы встретили их, стоя между дверью, ведущей в коридор и дверью на кухню, застыв в немного неловких позах, как будто снова стали детьми. Ингве – с конвертом в руке.
Туве была все такая же загорелая и так же хорошо выглядела, как Гуннар.
– Ну, здравствуйте, – сказала она с улыбкой.
– Здравствуйте, – сказал я. – Давненько не виделись.
– Да, правда, – сказала Туве. – Печально, что встречаться приходится по такому поводу.
– Да, – сказал я.
Интересно, сколько же им лет? Под пятьдесят?
В кухне встала со стула бабушка.
– Это вы там пришли? – спросила она.
– Не вставай, мама, – сказал Гуннар. – Просто мы подумали, что надо помочь Ингве и Карлу Уве по дому.
Он подмигнул нам.
– Кофейку-то хоть выпьете? – сказала бабушка.
– Какой там кофе! – сказал Гуннар. – Нам скоро опять ехать. Ребята остались на даче одни.
– Ну-ну, – сказала бабушка.
Гуннар зашел в кухню.
– А вы тут уже основательно поработали, – сказал он. – Молодцы, ничего не скажешь.
– Мы решили провести поминки тут, – сказал я.
Он взглянул на меня.
– Но это же невозможно, – сказал он.
– Ничего, справимся. У нас еще пять дней впереди. Успеем. Он отвел глаза. Может быть, потому, что у меня на глазах проступили слезы.
– Ну, что же. Вам решать, – сказал он. – Раз вы считаете, что это возможно, значит, пусть так и будет. Но тогда надо нам всем поторапливаться.
Он повернулся и пошел в гостиную. Я – за ним.
– Надо выбросить все негодное. Что тут жалеть? Как с диванами? В каком они состоянии?
– Один еще ничего, – сказал я. – Его мы отмоем. А второй, мне кажется…
– Тогда мы его заберем, – сказал он.
Он подошел к одному краю большого трехместного дивана, я к другому, наклонился и подхватил его снизу.
– Вынесем его через веранду, – сказал он. – Откроешь дверь, Туве?
Когда мы несли диван через гостиную, в дверях встала бабушка.
– Куда это вы диван-то? – спросила она.
– Выбрасывать, – сказал Гуннар.
– Вы что, одурели? – сказала она. – Что это вы вздумали выкидывать мой диван!
– Он уже никуда не годится, – сказал Гуннар.
– Не ваше дело! – сказала бабушка. – Это же мой диван.
Я остановился. Гуннар посмотрел на меня.
– Понимаешь, иначе нельзя, – сказал он ей. – Давай, Карл Уве. Выносим его, и дело с концом.
Бабушка шагнула в нашу сторону.