Прощание - читать онлайн книгу. Автор: Карл Уве Кнаусгорд cтр.№ 65

По крайней мере, хоть что-то хорошее.

Радовала также и предстоящая встреча с Ингве. После того как он переехал из Бергена сначала в Балестранн, где повстречался с Кари Анной, с которой они родили первого ребенка, а затем в Ставангер, где родился второй, отношения между нами изменились, он перестал для меня быть тем, к кому можно заскочить от нечего делать, сходить вместе в кафе или на концерт, теперь я приезжал к нему погостить на несколько дней, погружаясь в то, что называется семейной жизнью. Но мне это нравилось, я всегда любил ночевать в семейных домах, где тебе отводят отдельную комнату со свежезастленной кроватью, полную чужих вещей, с заботливо выложенным на видном месте полотенцем, и затем окунаться в чужую семейную жизнь, невзирая на то, что, у кого бы я ни гостил, я всегда испытывал некоторую неловкость, потому что, как бы ни старались люди не показывать при гостях, что в семье существую какие-то трения, напряжение все равно ощущается, и ты не знаешь, вызвано ли оно твоим присутствием или существует и без тебя, а твое присутствие, напротив, его как-то сглаживает. Тут возможен, конечно, и третий вариант: что кажущаяся натянутость объясняется твоей собственной напряженностью и существует только у тебя в голове.

Проход между рядами почти опустел, я встал, взял свою сумку и куртку и двинулся вперед, в сторону кабины, а оттуда в коридор, ведущий в зал прилетов; он был невелик, но неудобен для обзора из-за бесчисленных выходов, киосков и кафе, меж которых туда и сюда сновали люди, останавливались, сидели, закусывали, читали газеты. Ингве я бы узнал с первого взгляда в любой толпе, для этого мне даже не надо было видеть его лицо, достаточно затылка или плеча, а то и их не нужно, потому что на тех, с кем ты вместе рос, кто был рядом с тобой в том возрасте, когда формируется или начинает проявляться характер, твое восприятие настроено особенным образом: ты воспринимаешь этих людей непосредственно, не задумываясь, без участия рассудка. Все, что ты знаешь о брате, ты знаешь интуитивно. Я никогда не знал, что́ Ингве думает, не всегда – почему он поступает так или иначе, и, кажется, мало когда разделял его взгляды, я мог о них только догадываться, так что в этом отношении он был для меня таким же незнакомцем, как все прочие.

Зато я знал язык его тела, его мимику, его запахи, все оттенки его интонации, а главное, откуда что идет. Объяснить все это словами я бы не смог, ведь рассудок не имел к этому отношения, но в этом была основа всего остального. Поэтому мне не пришлось обводить взглядом столики в пиццерии, разглядывать лица людей, сидящих на стульях перед выходами или проходящих по залу, потому что, едва войдя в дверь, я уже знал, где Ингве. Я сразу посмотрел в сторону фасада псевдостаринного псевдоирландского паба. Только глянул, и вот он стоит, скрестив на груди руки, одетый в зеленые, но не военного покроя брюки, белую футболку с принтом Sonic Youth Goo, голубую джинсовую куртку и коричневые кроссовки «Пума». Меня он еще не обнаружил. Я смотрел на его лицо, знакомое как ни одно другое. Папины высокие скулы и чуть искривленные губы, но форма лица была другая, а глаза и брови скорее походили на мамины и мои.

Он повернул голову и посмотрел на меня. Я хотел улыбнуться, но губы мои дернулись, на меня с непреодолимым напором нахлынули недавние чувства и прорвались всхлипом. Я заплакал. Поднял было руки, чтобы прижать к лицу, но тут же опустил, лицо снова скривилось. Никогда не забуду взгляда, каким на меня посмотрел Ингве. Он смотрел на меня с изумлением. Без осуждения, скорее казалось, что он увидел что-то непонятное, что-то, чего не ожидал и к чему был совершенно не готов.

– Здравствуй, – произнес я сквозь слезы.

– Здравствуй, – сказал он. – Я на машине. Пошли, что ли? Я кивнул и пошел вслед за ним. Мы спустились по лестнице и, пройдя через зал, вышли на парковку. То ли, когда мы вышли из закрытого помещения, подействовала особая свежесть вестланнского воздуха, которая ощущается в любую жару, то ли под впечатлением открывшегося перед нами простора, не знаю, – но, только когда мы подошли к машине и Ингве, теперь уже в солнечных очках, протянул руку, чтобы вставить ключ в зажигание, меня снова отпустило.

– Это что – весь твой багаж? – спросил он, кивая на мою сумку.

– Ой, черт! Сейчас я за ним сбегаю.

Ингве и Кари Анна жили в Стурхауге, немного в стороне от центра Ставангера, в конце ряда домов, где по другую сторону была дорога, а за ней на несколько сот метров, до самого фьорда, тянулся лес. Поблизости было садоводство, а за ним, в другом жилом районе, жил Асбьёрн, старый друг Ингве, с которым они недавно открыли дизайнерскую фирму. Их офис находился на чердаке, там стояло все оборудование, которое они закупили и теперь начали осваивать. Ни тот ни другой не имели профессиональной подготовки, не считая того, чему их научили на отделении средств массовой информации в Бергенском университете, не было у них и сколько-нибудь значимых связей в этой сфере. Но тем не менее они, засев за мощные «маки», работали над немногочисленными заказами, которые им удалось заполучить. Плакат ко Дню Хундвогена, несколько буклетов и рекламных листков – ничего больше пока у них не набралось. Они поставили на карту все, и что касается Ингве, я его понимаю: после окончания университета он несколько лет проработал в муниципалитете Балестранна в отделе культуры, а это совсем не такое место, которое открывает перед тобой все дороги. То, что они затеяли, было довольно рискованным предприятием; единственное, на что они могли опереться, – это на собственный безошибочный вкус, хорошо отточенный благодаря двадцати годам знакомства с самыми разнообразными явлениями поп-культуры, – от фильмов и обложек пластинок до одежды и мелодий, журналов и фотоальбомов, начиная с никому не известных и кончая самыми коммерческими, – причем неизменно с установкой на отсев качественного от некачественного, будь то старые вещи или новинки. Однажды мы как-то были у Асбьёрна и три дня пили, и тогда Ингве дал нам послушать Pixies, в то время еще совсем новую и малоизвестную американскую группу. Асбьёрн валялся на диване и хохотал от восторга – так ему понравилось то, что он услышал. «До чего здорово! – восклицал он, перекрикивая громкую музыку. – Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ну как здорово!» Когда я в девятнадцать лет переехал в Берген, они с Ингве в первые же дни навестили меня в моей студенческой квартире и беспощадно забраковали портрет Джона Леннона, который я повесил над письменным столом, и постер с хлебным полем, где на переднем плане так ярко и чудесно зеленела узкая полоска травы, и афишу фильма «Миссия» с Джереми Айронсом. Все это никуда не годилось. Портрет Джона Леннона был данью последним годам моей учебы в гимназии, где мы с еще тремя учениками обсуждали литературу и политику, слушали музыку, смотрели фильмы, пили вино, хвалили все содержательное и отвергали все поверхностное, так что Леннон висел у меня тогда на стене как апостол серьезности и глубины, несмотря на то что я с самого детства больше любил сладостнейшего Маккартни. Но тут битлы вообще не котировались, ни при каких условиях, так что очень скоро портрет Леннона был снят. Но безошибочность вкуса проявлялась не только в отношении поп-культуры; Томаса Бернхарда мне впервые посоветовал прочитать именно Асбьёрн, который прочитал «Бетон» еще в серии «Vita» издательства «Гюльдендал», где роман вышел за десять лет до того, как о его авторе заговорили все любители литературы в Норвегии, но я тогда, помнится, совершенно не разделял восхищения Асбьёрна этим австрийцем и только через десять лет, вместе с другими литераторами Норвегии, понял, что он великий писатель. Асбьёрн был одарен особенным чутьем, я никогда не встречал человека с таким безошибочным вкусом, как у него, но на что было употребить этот дар, кроме того, вокруг чего вращается вся жизнь студента? Суть чутья в том, что оно порождает суждение. Для того чтобы выработать суждение, нужно видеть вещь со стороны, а это не творческий подход. Для Ингве скорее было характерно противоположное, он был гитаристом в рок-группе, сочинял собственные мелодии и воспринимал музыку изнутри, вдобавок к этому он обладал академическими навыками анализа, которыми Асбьёрн владел не до такой степени, во всяком случае, пользовался ими реже. Так что графический дизайн стал для них во многих отношениях идеальным выбором.