Прощание - читать онлайн книгу. Автор: Карл Уве Кнаусгорд cтр.№ 112

Я это видел, но ничего не мог поделать, не мог перекинуть к ней мостик, не мог ей помочь или утешить, мог только смотреть, это и вызывало то напряжение, которое я испытывал каждую минуту в ее присутствии. Единственное, что спасало, – это движение, – чтобы помешать тому, что я чувствовал в этом доме или в ней самой, закрепиться внутри меня.

Она сняла прилипшую к губе табачную крошку. Затем обратила взгляд на меня.

– Тебе тоже сварить? – спросил я.

– А чем этот плох?

– Он уже подостыл, – сказал я и отошел с кофейником к мойке. – Я поставлю свежий.

– Так он, по-твоему, подостыл?

Это мне замечание?

Нет. Она засмеялась и смахнула какую-то крошку с колен.

– Чего-то я опять путаюсь, – сказала она. – Мне-то казалось, что я только что его сварила.

– Он еще не совсем остыл, – сказал я. – Просто я люблю кофе погорячее.

Вылив гущу, я посильнее отвернул кран и подождал, пока струя не смыла в слив все остатки. Затем налил воды в кофейник, внутри он уже был весь черный, а снаружи заляпан жирными отпечатками пальцев.

«Путаться» было нашим семейным эвфемизмом для старческого слабоумия. Путался дедушкин брат Лейф, который постоянно уходил из пансионата для престарелых в дом, где провел детство; с тех пор прошло уже шестьдесят лет, но часто поздно вечером или среди ночи он приходил туда и принимался стучать и кричать под дверью, чтобы ему открыли. Другой дедушкин брат, Алф, в последние годы тоже начал путаться, у него это выражалось в том, что он перестал различать прошлое и настоящее. Путался под конец жизни и дедушка – садился по ночам в постели и принимался возиться с огромной связкой ключей, про которые никто не знал, от каких они замков и откуда взялись.

Это у них было семейное; их мать, если верить тому, что рассказывал мне отец, под конец тоже сильно все путала. Последнее, что она сделала, – это, по его словам, полезла, услышав сирену, на чердак, вместо того чтобы спуститься в подвал; если верить ему, она умерла, свалившись с крутой лестницы. Правда ли это, я не знал, отец мог соврать что угодно. Интуиция подсказывала мне, что это неправда, но узнать, что и как произошло на самом деле, уже не было никакой возможности.

Я отнес кофейник на плиту и поставил на конфорку. Громко, на всю кухню, затикал таймер. Затем зашипела вода на мокром донышке. Я стоял, скрестив на груди руки, и глядел на торчавший перед окном крутой холм с белым домом, высившимся на вершине. Меня вдруг поразила мысль, что я глядел на этот дом всю мою жизнь, так и не увидев рядом с ним ни одного человека.

– А куда подевался Ингве? – спросила бабушка.

– Ему сегодня надо вернуться в Ставангер, – сказал я, обернувшись в ее сторону. – К семье. Потом он снова приедет на по… к пятнице.

– Ах, вот что, – сказала она, покивав головой. – Ему надо вернуться в Ставангер.

Взяв пачку с табаком и машинку для набивания гильз, она, не глядя на меня, сказала:

– Но ты-то останешься?

– Да, – сказал я. – Я все время буду здесь.

Я обрадовался, когда она ясно дала понять, что хочет, чтобы я побыл здесь, хотя и понимал, что дело не во мне, а в том, чтобы кто-то был рядом.

Она провернула ручку машинки с неожиданной силой, вытащила из нее только что набитую гильзу и закурила, снова смахнула с колен нападавшие соринки и устремила перед собой невидящий взгляд.

– Думаю, я продолжу уборку, – сказал я. – А вечером у меня тоже дела, надо сделать несколько звонков.

– Хорошо, – сказала она. Затем посмотрела на меня: – Но ведь ты не настолько занят, чтобы не посидеть тут со мной немножко?

– Ну что ты! – сказал я.

Кофейник зашумел. Я прижал его поплотнее к плите; шум усилился, тогда я его снял, насыпал кофе, помешал вилкой, еще раз поплотнее прижал к плите и, подержав, поставил на край стола.

– Ну вот, – сказал я. – Пускай немножко настоится.

Среди отпечатков пальцев на кофейнике, которые мы не отмыли, должно быть, остались и папины. Я снова увидел никотиновые пятна по краям ногтей. В них было что-то унижающее его. Словно присущие жизни банальности не сочетались с торжественным величием, присущим смерти.

Или с тем, как я ее себе представлял.

Бабушка вздохнула:

– Ох, да: жизнь это божба, сказала старушка, которая не выговаривала «р».

Я улыбнулся. Бабушка тоже улыбнулась. Затем в ее глаза снова вернулось отсутствующее выражение. Я порылся в памяти в поисках темы для разговора и, ничего не найдя, стал разливать по чашкам кофе, хотя он оставался скорее желтым, чем черным, а на поверхности плавали кофейные крупинки.

– Тебе налить? – спросил я. – Он, правда, вышел слабый, но…

– Да, пожалуйста. – Она подвинула ко мне чашку. – Спасибо, – сказала она, когда чашка наполнилась до середины. Взяла со стола желтую картонку со сливками и подлила себе в кофе. – А где же Ингве?

– Он уехал в Ставангер, – сказал я. – К себе домой, проведать семью.

– Да, правда. Он же собирался. А когда он вернется?

– Наверное, к пятнице, – сказал я.

Я вылил ведро в сливное отверстие, набрал свежей воды, плеснул туда зеленого мыла, надел хозяйственные перчатки, в одну руку взял тряпку, другой поднял ведро и отправился в дальнюю часть гостиной. На дворе уже смеркалось. Слабая голубизна еще просвечивала на склоне, вокруг древесной листвы и стволов, вдоль кустов у ограды, отделявшей сад от соседей. Оттенок был такой слабый, что не приглушал краски, как это будет ближе к вечеру, а напротив, усиливал их яркость, поскольку свет уже не слепил глаза, и смягченные цвета как бы обрели фон, на котором они становились заметнее. Но в юго-восточной стороне, где виднелся стоящий на взморье маяк, по-прежнему царил дневной свет. На некоторых облаках лежал красноватый оттенок, и они светились как бы сами собой, так как солнца было не видно.

Вскоре пришла бабушка. Она включила телевизор и уселась в кресло. Звуки рекламы, всегда более громкие, чем основная программа, заполнили комнату, эхом отдаваясь от стен.

– Там что сейчас – новости? – спросил я.

– Ну да, – сказала она. – Не придешь посмотреть со мной?

– Приду, – сказал я. – Только вот докончу тут.

Закончив мыть облицовочную панель на одной стене, я отжал тряпку и пошел на кухню, где в окне проступило мое отражение в виде смутно темнеющих и светящихся пятен, вылил в раковину воду, положил тряпку на ведро, на секунду остановился перед шкафом, отодвинул в сторонку стоящие в нем рулоны бумажных полотенец и достал бутылку с водкой. Вынув из шкафа два стакана, я открыл холодильник и достал бутылку спрайта, один стакан наполнил до краев, а в другом смешал со спиртным, и с обоими отправился в гостиную.

– Я подумал, отчего бы нам не выпить немножко, – сказал я с улыбкой.