– Господи, Серёжа! Я так её хотела, но меня жаба задушила. Решила, что негоже себя так баловать.
– Теперь я тебя буду баловать, – улыбнулся он нежно и хрипло добавил, – ты только люби меня, Лёлька, пожалуйста, люби.
Она вскинула на него глаза и на секунду закрыла их, пытаясь удержать слёзы. Ничего не вышло, и из под ресниц предательски заблестело.
– Если бы только знал, Серёжка, как я тебя люблю. Если бы знал…
Они обнялись и пару минут постояли молча, прижавшись друг к другу.
– Сколько времени мы потеряли.
– Четырнадцатого октября будет ровно девять лет.
– Это официально. А так больше, намного больше. Теперь придётся жить до ста лет, чтобы компенсировать.
– Постараемся, – улыбнулась Лёлька, – слушай, а когда я буду старушкой, ты меня как станешь называть?
– Что значит, как? Так и буду – Лёлькой.
– Смешно представить. Буду вся седая, морщинистая, согбенная – и вдруг Лёлька.
– Для меня ты всегда будешь самой красивой.
– А внуки будут меня звать бабушкой Лёлькой?
– Ну, уж нет. Лёлька – это только моё.
Она хлюпнула носом и, стараясь взять себя в руки, спросила:
– А здесь что?
– А ты открой и посмотри.
Ольга разорвала бумагу, и на ладонь ей высыпались несколько шпилек, которые он так старательно выбирал тогда. Под светом фонаря на её тонкой ладони блестели бирюзовая стрекоза, крошечная многоцветная бабочка, пчёлка, божья коровка и невероятной красоты мушка. Лёлька завороженно поводила рукой из стороны в сторону. В глубине эмали вспыхивали искорки, сияли глазки насекомых.
– Какая невероятная красота… Спасибо, Серёж. Меня так давно никто не баловал. Девять лет… Как я без тебя жила? Как я не умерла совсем, напрочь?
– Хорошо, что ты три дня назад пошла в бассейн. Хотя, даже если бы и не пошла, это тебя не спасло бы. Я бы всё равно тебя нашёл. Побаловались и хватит. Теперь уж точно вместе навсегда.
– Я согласна.
– Лёль, сделай пучок, а? Я так люблю, когда ты волосы закалываешь, у тебя тогда на шею такие трогательные кудряшки спускаются.
– Ты для этого шпильки купил?
– Ага.
– Хитрец ты мой!
Она зажала шпильки зубами и быстро скрутила внизу, почти на шейке, свободный узел, поочерёдно закалывая стрекозу, бабочку, пчёлку, божью коровку и мушку. Закрепила и повернулась к Сергею спиной:
– Ну, как?
– Ты похожа на весну, – неромантичный Ясенев проглотил ком, перегородивший горло, подошёл сзади и обнял её, нагнувшись и прижавшись щекой. – У тебя золотые волосы, как будто солнце их осветило, и теперь ещё и эта… эээ … красота.
– Хотел сказать «мошкара»? – засмеялась Лёлька.
– Как ты догадалась?
– Просто я тебя так хорошо знаю. И помню, – она коснулась дрожащими пальцами его лица, – поезжай, Серёжа. А то мы так до утра простоим.
– Ты знаешь, а я ведь думал, что у меня вот так уже никогда не будет. Чтобы в душе что-то дрожало и звенело, чтобы ком в горле и стоять до утра, потому что нет сил расстаться.
– И я об этом думала. Недавно сидела и размышляла: вот мне тридцать два, почти тридцать три, а любовь для меня закончилась в двадцать два. И всё, больше ничего, совсем ничего. А оказалось, что и не конец это вовсе, а просто… затянувшийся антракт.
– Всё, никаких больше антрактов.
– Договорились.
Чувствуя, как в нём поднимает голову стойкая нелюбовь к обожаемой до этого момента работе, теперь вынуждающей его уезжать от Лёльки, Сергей чмокнул её чуть ниже узла волос и усилием воли засунул себя в машину. Повернул ключ, наслаждаясь потрясающей работой автомобиля, к созданию которого, как он любил думать, приложил руку и его друг Олежка Грушин, и, уже отъезжая, в зеркале долго видел, как стоит под фонарём Лёлька, его Лёлька, недостижимая мечта, которая почему-то вдруг снизошла до него и даже согласилась выйти за него замуж. Он мигнул ей стопарями, посмотрел, как скрылись за поворотом и фонарь, и его любимая, порылся в кармане и вытащил коробочку с кольцами. Положив её на щиток приборов, всю обратную дорогу Сергей смотрел на два золотых ободочка под прозрачной крышечкой и улыбался счастливой улыбкой влюблённого человека, жизнь которого не омрачают никакие неприятности.
Утром снова была работа. Дела, суматоха. Не ладилось с открытием филиалов в Питере и Нижнем, не подвезли очередную партию красок для аэрографов, сломалась на мойке система регенерации сточных вод. Всё как всегда. Но не совсем. Потому что на его огромном рабочем столе лежали, притягивая взгляд и заставляя улыбаться глупой счастливой улыбкой, их с Лёлькой обручальные кольца, неширокие, с насечками. Лёлька выбрала такие, сказав, что гладкие у них уже были. И он смотрел на них, дивясь, какие тонкие пальчики у его невесты – Лёлькино кольцо входило в его собственное.
Часов до одиннадцати Ясень вдохновенно разгребал дела. Наконец, потихоньку всё вошло в нормальное, рабочее русло, и день покатился по обычным своим рельсам. Распахнулась дверь, и без стука, как было у них, на третьем, начальственном, этаже принято, влетел Сима:
– Серёнь, смотри, тут из Нижнего прислали варианты помещений, которые нам подобрали. Я уже голову сломал, обдумывая. Глянь ты. Одна голова хорошо, а дальше сам знаешь, – он плюхнул на стол Ясеня несколько листков с фотографиями и описаниями помещений, из которых они должны были хотя бы предварительно выбрать подходящее. Листки разлетелись по столу. Сергей собрал их и сложил аккуратно. Сима увидел коробочку с кольцами и схватил без спросу, что, впрочем, было у них обычным делом ещё со студенческих времён, когда они умудрялись делить абсолютно всё: от единственной сосиски до заработанных копеек.
Открыв коробочку и повертев её и так, и этак, Серый Фима восторженно протянул:
– Красота! Можно померить? Вдруг я тоже когда жениться решу?
– Ты что? – шутливо возмутившись, вырвал у него их рук коробочку Ясень. – Это ж не простые кольца, а обручальные. Они только мне и Лёльке… Господи, Сим! Поверить не могу, что она будет моей женой. У меня, между прочим, к тебе претензии девятилетней выдержки: последняя наша, финальная, так сказать, ссора произошла, когда мы ездили тебя спасать. Так что ты в какой-то степени виновник нашего расставания.
– Приплыли, – изумился Сима.
– Шучу, шучу. Сам я во всём виноват. Только сам. И теперь намерен всё исправить. Не сердись, Сим, что-то я неудачно как-то пошутил.
– Бывает, – миролюбиво пожал плечами друг, – давай, что ли, по Нижнему обсудим?
– А без меня никак?
– И не надейся. А то в прошлый раз, в Питере, я без тебя выбрал, так кто потом меня ругал за то, что, видите ли, район неподходящий?