Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы - читать онлайн книгу. Автор: Яцек Комуда cтр.№ 65

– Они исчезли… бесследно!

– Брешешь! – рявкнул Вийон и кивнул Карга, который ударил старую потаскуху рукоятью кинжала в темя, а потом встал и добавил несколько пинков. Последний попал Колетт в лицо. Распутница охнула, сплюнула сломанным зубом. Избитая, окровавленная, в порванной уппеланде и в сбитом чепце, она выглядела как старая издыхающая кляча, которую тянут на бойню. Увядшая, как трава под снегом; вытертая и заезженная, словно главная улица города.

– Марот и Марион! – повторил Вийон. – Кто из вас что о них слышал?! Отвечайте!

Те две пригожие девицы стоили больше, чем вся отара стоящих нынче перед ним публичных кошечек купно с их язвами. Соблазнительно улыбаясь клиентам под церковью Сен-Жермен-ле-Вьё, эти исчезнувшие приносили Вийону еженедельно улов в десяток флоринов! А коль на эту неделю приходился церковный праздник или торжественный выезд короля, епископа или кардинала, сумма эта удваивалась, а то и утраивалась. Сто чумных возов! Что случилось с этими девицами? Вийон сомневался, чтобы они осмелились сбежать под покровительство других houliers. Скорее он предположил бы, что исчезновение их было связано с дикой яростью других потаскушек, которым в десять раз меньше везло с клиентами, зато за плечами было в два раза больше годков.

Колетт уже не выла. Всхлипывала, ползя в грязи и конском навозе, подставляя хребет под тумаки Карга, который колотил ее, пинал, плевал с презрением и снова начинал все сначала.

– О, вы прекрасны, возлюбленные мои, – сказал Вийон, вспоминая точеную красоту молодок Марот и Марион. – Глаза ваши голубиные под кудрями вашими, волосы ваши как стадо коз, сходящих с горы Галаадской; зубы ваши – как стадо выстриженных овец, выходящих из купальни… ^[82]

– Я не знаю… Не знаю! – надрывалась щербатая, вонючая и сморщенная Колетт. – Не бе-е-ейте… Молю-у-у-у…

– Как лента алая губы ваши, и уста ваши любезны… Сосцы ваши – как двойни молодой серны, пасущиеся меж лилиями… Все вы прекрасны возлюбленные мои, и пятна нет на вас! Со мной с Ливана, невесты! Спешите с вершины Амана, с вершины Сенира и Ермона, от логовищ львиных, от гор барсовых!

Карга снова вздернул вверх окровавленную, покрытую синяками, раскудлаченную голову Колетт. Кинжал блеснул в свете мерцающего фонаря, когда острие приблизилось к ее глазу.

– Перестаньте ее бить! – крикнула одна их перепуганных шлюх. – Перестаньте мучить ее, палачи! Вы, чертово семя! Она ничего не знает! Я вам… скажу… всё!

Вийон поймал компаньона за руку, удерживая его, чтобы он не воткнул квилон в глаз Колетт, – а может, лишь чтобы он дружески не оцарапал ее лицо. Сплюнул сквозь зубы и с улыбочкой глянул на тоненькую девку, что гнулась перед ним от страха словно тростинка на ветру. Жанетт Ле Петит. Новое приобретение, еще не до конца объезженная, словно двухлетний жеребенок, гневно трясущий красивой головкой. Было ей тринадцать, может, четырнадцать весен – несчастное дитя улиц, жертва насилия английского, бретонского или бургундского солдата над дочкой парижского мясника, обреченная за это на остракизм и вечное изгнание из семьи. Нужно признать, что Жанетт умела угодить монахам и клирикам, которые всякий вечер выбирались из монастырей и коллегиумов, а особенно тем из них, кто странным образом предпочитал худых и молодых, едва подросших от земли девиц дозрелым метрессам. Что ж, у всякого свои привычки. Вийон не обижался на монахов, поскольку малышка каждую неделю доставляла десять, а то и двенадцать ливров, на которые облегчала кошели своих аббатов и приоров из преподобных братьев миноритов.

– Говори, – сказал он тихо. – Все, что знаешь!

– Я видела Марот и Марион две недели тому. Прежде чем они канули как камень в воду, – прошептала малышка Жанетт. – Тогда, на праздник Благовещения, они шли на встречу с одним вельможным трахарем. И от него уже не вернулись.

Медленно и осторожно Вийон взял девицу за подбородок, приподнял вверх ее головку и заглянул в голубые глазки, которые манили обещанием наслаждения. Это из-за них и скромные братья-францисканцы, и прижимистые бенедиктинцы запускали пальцы в кошели, чтобы щедро облегчить страдания своего петушка, чьи размеры вдруг начинали напоминать башню Тампль.

– И что за трахарь? Купец? Оруженосец? Священник?

– Не знаю, – прошептала маленькая шлюшка. – Я встречала его на задах корчмы в подворье мэтра Робера, а как можете и сами догадаться, даже умей я читать, на жопе его титулы не были написаны.

– Я не о жопе его спрашиваю, – проворчал Вийон, – а обо всем остальном. Каков он был, тот трахарь? Высокий? Старый? Низкий, толстый? Вонял как козел – или только как свинья?

Жанетт задрожала. Вийон стиснул ее подбородок и теперь мял его и подергивал.

– У него были странные… желания, – выдохнула она. – Но платил – золотом. Дал два флорена за ночь. Было больно…

Она всхлипнула. Вийон выпустил ее подбородок и, для разнообразия, занялся мягкой, лебединой шеей.

– Какие желания? Будь добра, выражайся яснее, Жанетт. Хотел войти в чертоги наслаждения через кухонные двери или, может, предпочитал ввести свой плод мужественности меж твоих алых лент?

– Он побил меня… Сам посмотри… Вийон, – всхлипнула она. – Побил на кресте! Это святотатец! Еретик!

Быстро сбросила с худых плеч робу и нижнюю рубаху, открыв торчащие лопатки, а ниже – очаровательный изгиб и оттопыренный задок. Вийон приблизил фонарь к коже и даже зашипел, словно увидав вдруг рогатого дьявола, что оскалил на него острые зубы меж складками платья, обшитого мышиным мехом. Спина Жанетт была исчеркана глубокими кровавыми полосами, некоторые из них еще даже не зажили. В слабом помаргивающем свете он не мог понять, были ли это следы кнута, или же сделали их ножом или другим острым инструментом.

– Вот ведь мерин, дубиной траханный, – рявкнул поэт. – Хорошенько он с тобой поразвлекся. Вопрос только в том, достаточная ли сумма – те два флорена, чтобы оплатить ущерб такому телу. На будущее, черт тебя дери, не соглашайся на меньше чем четыре. Особенно если имеешь дело с богатым трахарем. Два флорена за такую-то спину! Да я с сумой пойду, а в стайке моей останутся только старые хабалки, если у всякого парижского писарчука или комиссионера будут такие-то желания! Проклятье, а это еще что?

Рука его наткнулась на кровавую отметину на заднице Жанетт. Он придвинул фонарь ближе. На ягодице шлюхи было выжжено клеймо – словно у породистой лошадки.

– Называл меня самой ражей лошадкой в упряжке Господа, – всхлипывала подрастающая ветреница. – Приказывал мне стоять на коленях и каяться в грехах. А когда я уходила, остановил меня, бросил на землю у очага, раскалил свой перстень и проделал со мной вот такую мерзость.

– И отчего ты не пришла с этим ко мне?

– Потому что боялась, – всхлипывала она. – Как и Марион с Марот… Их он тоже… заклеймил.