– Серп Венеры виден простым глазом. А небо… Какая величественная красота! «Открылась бездна, звезд полна! Звездам числа нет, бездне – дна!» – продекламировал Юрковский. – Можно подумать, Михайла Ломоносов побывал в пространстве… Вокруг Солнца – корона, как жемчужное облако! Ну скажите же мне, почему я не поэт? – Юрковский встал в позу и начал: – «Бездна черная…»
– «Бездна жгучая», – серьезно добавил Богдан Спицын, забежавший с вахты глотнуть кофе.
Юрковский поглядел на него с отсутствующим выражением и начал снова:
Бездна черная крылья раскинула,
Звезды – капли сверкающих слез…
…Э-э-э… как там будет дальше?
– Отринула, – предложил Богдан.
– Молчи, презренный…
– Ну, накинула…
– Подожди… минутку…
Бездны черные, бездны чужие,
Звезды – капли сверкающих слез…
Где просторы пустынь ледяные…
– Там теперь задымил паровоз, – закончил Богдан самым лирическим тоном.
И никто не проронил ни слова о злосчастном приключении Быкова в мире невесомости. В планетолете снова воцарились покой, тишина, обычная, почти земная жизнь.
Быков и Дауге сидели в кают-компании за шахматами, когда вошел озабоченный Крутиков.
– Слыхали новость, ребята?
Быков вопросительно взглянул на него, а Дауге, покусывая ноготь, спросил рассеянно:
– Что там еще случилось?
– Связи нет.
– С кем?
– Ни с кем нет. Ни с Землей, ни с «Циолковским».
– Почему?
Крутиков пожал плечами, запустил руку в буфет и достал вафлю.
– И давно нет связи?
– Больше часа. – Крутиков с хрустом раскусил вафлю. – Ермаков с Богданом все перепробовали. Шарили на всех волнах. Пусто, хоть шаром покати. И что удивительно – обычно всегда наткнешься на чей-нибудь разговор. А сейчас на всем диапазоне мертвая тишина, словно на морском дне. Ни единого звука, ни единого разряда.
– Может быть, аппаратура испортилась? – предположил Дауге.
– Все три комплекта сразу? Вряд ли.
– Или антенны не в порядке?
Штурман пожал плечами. Дауге пробормотал: «Опять не все слава богу» – и смешал фигуры.
– Где Володька?
– У себя, наверное…
Быков тронул Михаила Антоновича за рукав:
– Может быть, разладился только прием и они нас слышат?
– Все может быть. Но вообще – весьма странно. Вдруг ни с того ни с сего отказали все радиоустановки сразу. Никогда еще такого не бывало. Правда, Ляхов предупреждал… Но… это, понимаешь, как-то тревожно… неуютно как-то…
Быков с симпатией посмотрел на его доброе круглое лицо с маленькими грустными глазками.
– Да… я понимаю, Михаил Антонович.
Действительно, стало очень неуютно. Смутное предчувствие несчастья овладело Быковым. Может быть, потому, что всякая, даже ничтожнейшая неприятность на межпланетном корабле представлялась ему большой бедой. Но и Крутиков, по-видимому, испытывал нечто подобное, а уж его никак нельзя было заподозрить в мнительности новичка.
– Не вешайте носа, друзья! – с наигранной веселостью воскликнул Дауге. – Пока ничего страшного не случилось, не правда ли? Ну, временно потеряна по каким-то причинам связь. Но двигатели в порядке, продовольствия достаточно, «Хиус» идет по курсу…
Крутиков вздохнул. И опять Быков понял его. Для них, детей Земли, связь была единственной живой, ощутимой ниточкой, протянувшейся к ним с родной планеты. И обрыв этой животворной ниточки, даже временный, действовал угнетающе. Быков вдруг каждой своей кровинкой ощутил глухое, невероятное одиночество «Хиуса». Десятки и сотни миллионов километров безмолвной пустоты свинцом легли на плечи, отрезали от других миров и от матерински теплой, родной Земли. Десятки и сотни миллионов километров ледяной пустоты… Эти невообразимые пропасти – вовсе не «ничто». Нет, они живут какой-то своей особой и непонятной жизнью, по каким-то непостижимым законам, сложные, коварные…
Быков взглянул на Дауге, рассеянно перебиравшего шахматные фигурки, и ему стало стыдно. Достаточно того, что он струсил тогда, перед стартом. Ведь самое страшное, что может произойти… Да почему что-нибудь вообще должно произойти?
– Новые шалости нашего возлюбленного пространства, – сказал, входя, Юрковский. – Как вам это нравится?
– Совсем не нравится, – буркнул Дауге. – Перестань паясничать! Надоело… На Земле Краюхин с ума сойдет.
– Ну, за старика бояться нечего! Голова у него покрепче, чем у нас с тобой. Мне кажется, связь исчезла потому, что участок пространства, где мы сейчас находимся, так или иначе непроходим для радиоволн. Объяснить не берусь, но… Во всяком случае, на радиоаппаратуру сваливать нечего. И тем более на антенны.
– Фантазер! – вздохнул Михаил Антонович.
– Видал? – Юрковский указал на него пальцем. – Что ни пилот, то консерватор и скептик. Ничем их не проймешь. Даже фактами.
– Ну где ты видел, чтобы пустота не проводила радиоволн?
– До сегодняшнего дня – нигде. А Ляхов видел. И я сейчас вижу, достопочтенный скептик. Тебя даже фактами не проймешь.
– Видишь?
– Вижу.
– Шиш ты видишь, Владимир Сергеевич!
– Я вижу шиш? – с подчеркнутой вежливостью спросил Юрковский.
– Ага.
Юрковский повернулся на каблуках и пошел из каюты. На пороге он остановился:
– Рекомендую всем присутствующим подняться к входу в рубку. Вам, возможно, удастся услышать кое-что интересное.
Крутиков досадливо поморщился и снова полез в буфет за вафлей. «Фантазер, фантазер», – бормотал он.
Но Дауге промолчал, а Быков в глубине души чувствовал, что прав, вероятно, все же Юрковский. Они поднялись по трапу до раскрытой двери рубки и присоединились к Юрковскому, сидевшему на ступеньке.
Из рубки доносился монотонный голос Богдана:
– Земля, Земля… Вэ-шестнадцать, почему молчите? Земля, Земля… Я «Хиус». Вэ-шестнадцать, почему молчите? Даю настройку: раз, два, три, четыре, пять…
Наступило молчание. Дауге и Быков переглянулись. Юрковский задумчиво поглаживал подбородок. Послышались щелчки каких-то переключателей. Богдан со вздохом сказал:
– Ничего, Анатолий Борисович. Тихо, как в могиле.
– Попробуйте снова на длинных волнах.
– Слушаюсь.
После минутной паузы Спицын заговорил снова:
– Ну хорошо, положим, что-нибудь не в порядке с антеннами. Но ведь такую радиостанцию, как на Седьмом полигоне, можно принимать прямо на корпус. Да и что могло бы случиться с антеннами? Ничего не понимаю! Ведь ни звука, ни шороха… Конечно, Ляхов прав. Это все наша скорость… Земля! Земля! Вэ-шестнадцать, почему молчите? Я «Хиус». Даю настройку: раз, два, три…