«Хиус» мчался к Солнцу реакторными кольцами вперед, фотонный реактор действовал по-прежнему, придавая ему постоянное ускорение в 10 метров в секунду за секунду, но теперь скорость планетолета относительно Солнца непрерывно уменьшалась. После обеда Быков напомнил Ермакову о необходимости проверить «Мальчика» на радиоактивность.
– Кроме того, – добавил он, – хоть у нас и нет оснований сомневаться в прочности крепления контейнера к корпусу «Хиуса», все же не грех поглядеть, не нарушилось ли что-нибудь во время поворота. Надо пойти и посмотреть.
– Давно пора, – проворчал Юрковский.
– Пойти посмотреть? – Ермаков прищурился. – Не думаю, что это так просто…
– Но ведь мы… я не раз выходил наружу во время прежних рейсов, – вступил в разговор Юрковский.
– Во время прежних рейсов – пожалуй. А сейчас речь идет о том, чтобы выйти из планетолета, двигающегося ускоренно.
– Мм… – Юрковский закусил губу, соображая.
– Представляете себе, что произойдет с вами, если вы сорветесь? – продолжал Ермаков.
– «Хиус» улетает прочь, а ты попадаешь чуть ли не в фокус, где взрывается плазма, – сказал Дауге.
Быков решительно шагнул вперед.
– Анатолий Борисович, позвольте мне, – проговорил он. – «Мальчик» – мое хозяйство, и я за него отвечаю.
– Статья восемнадцатая «Инструкции межпланетного пилота»: «Воспрещается во время рейса выпускать пассажиров за борт корабля», – быстро процитировал Юрковский.
– Так. Таков закон, – кивнул Дауге.
– Я не пассажир! – возразил Быков, негодующе оглядываясь на него.
– Нет, ты пассажир. И я тоже. Все, кроме пилотов… и командира, конечно, – пассажиры.
– Одну минуту, – сказал Ермаков. – Алексей Петрович, я действительно не имею права выпустить вас наружу. Практики, опыта не хватает… Мало того, если бы даже и имел, то все равно не выпустил бы: в случае несчастья никто не сможет заменить вас на «Мальчике».
– И риск лишиться такого повара… – лицемерно вздохнул Юрковский.
Быков холодно взглянул на «пижона», но не ответил и снова уставился на Ермакова.
– Фотореактор мы выключим, так что риска тут никакого не будет, – продолжал тот. (Лицо Юрковского вытянулось.) – Что же касается ответственности, то здесь на корабле за все – и за команду, и за груз – отвечаю я. Так что дело не в этом. Спицын сейчас на вахте, Крутиков собирается отдыхать. Впрочем, Михаила Антоновича тоже вряд ли стоит посылать. Он слишком… грузен для такого дела.
– Кгхм, – произнес Крутиков, заливаясь краской.
– Значит, я? – с улыбкой сказал «пижон».
– Вы тоже пассажир, – проворчал Быков.
– Владимир Сергеевич действительно прошел специальную школу и напрактиковался во время перелетов, – заключил Ермаков. – Итак, я или Владимир Сергеевич…
– Статья шестнадцатая, – сейчас же сказал Дауге. – «Командиру корабля запрещается выходить за борт во время рейса».
– Так, таков закон! – воскликнул со смехом Юрковский и вышел.
Быков угрюмо опустил голову и отошел в сторону.
– Не огорчайся, Алексей! – Дауге хлопнул его по плечу. – Ведь здесь, мой друг, не только и не столько смелость нужна, сколько сноровка.
– Не велика хитрость.
– Ну хорошо. А о вакуум-скафандре ты имеешь представление?
– О чем?
– О вакуум-скафандре. О костюме для работы в безвоздушном пространстве.
– А разве в спецкостюме нельзя?
– Что ты, Алексей! Тебя в нем так раздует, что ты не сможешь пошевелить ни рукой, ни ногой. Ты видел раздутый спецкостюм в кабинете Краюхина?
Быков вздохнул:
– Видно, не судьба… Очень уж хотелось посмотреть на это ваше «пространство» в натуре.
– Ничего, Алексей Петрович! – Ермаков неожиданно мягко взглянул на него. – Пространство в натуре вы еще увидите.
Вернулся Юрковский, сгибаясь под тяжестью двух объемистых серых тюков.
– Может быть, не будем выключать фотореактор? – спросил он, ловко распаковывая их и извлекая прозрачный цилиндр, сдвоенные баллоны и еще какие-то приспособления.
– Обязательно выключим. Вот кстати, Алексей Петрович, сейчас вы познакомитесь с миром без тяжести. Советую не покидать кают-компании и не делать резких движений.
– Не понимаю…
– Как только выключат фотореактор, ускорение исчезнет, планетолет станет двигаться равномерно, а раз ускорения нет – нет и тяжести.
– Вот оно что! – Лицо Быкова просветлело, и он потер руки. – Очень интересно… А то, знаете, обидно даже: был в межпланетном перелете и не испытал…
– Готово! – объявил Юрковский.
Он стоял в дверях, закованный с ног до шеи в странный панцирь из гибких металлических колец, похожий на чудовищное членистоногое с человеческой головой. Цилиндрический прозрачный шлем-колпак он держал под мышкой. Быкову уже приходилось видеть межпланетный скафандр на фотографиях и в кино, но он не удержался и обошел вокруг Юрковского, с любопытством оглядывая его.
– Пошли, – коротко приказал Ермаков.
Быков уселся в кресло и молча проводил взглядом товарищей.
Топот ног в коридоре затих, послышался тихий звон закрываемой двери. Дауге крикнул: «Куда трос крепить, Анатолий Борисович?» Затем все стихло.
– Внимание! – раздался в репродукторе голос Спицына.
В ту же минуту Быков почувствовал, что его мягко поднимают в воздух. Он судорожно вцепился в ручки кресла. Что-то тонко засвистело, по планетолету пронесся холодный ветерок. Быков шумно вздохнул. Ничего страшного как будто не произошло. Тогда он осторожно разжал пальцы и выпрямился.
Когда через четверть часа Дауге, Михаил Антонович и покрытый белой изморозью Юрковский, цепляясь за специальные леера на кожаной обивке стен, вернулись в кают-компанию, Быков, красный, потный и взволнованный, висел в воздухе вниз головой над креслом и тщетно пытался дотянуться до него хотя бы кончиками пальцев.
Увидев это, Юрковский восторженно взвыл, выпустил леер из рук, стукнулся головой о потолок и снова выпорхнул в коридор. Дауге и Михаил Антонович, давясь от хохота, подползли под мрачно улыбающегося водителя «Мальчика» и стянули его на пол.
– Как… тебе показался… мир без тяжести? – всхлипнул Дауге. – Ис… испытал?
– Испытал, – кротко ответил Быков.
– Внимание! – рявкнул репродуктор.
Когда вновь был включен фотореактор и все пришло в порядок, Юрковский рассказал о результатах своей вылазки. Контейнер с «Мальчиком» излучает, но не сильно, едва заметно. Крепления не пострадали – по крайней мере наружные, – что, собственно, и было самым важным, и сам контейнер не сдвинулся ни на сантиметр.