Ворон ковал различные металлические части для карбасов, телег и саней, но основным его коньком было изготовление ножей. Чтобы получить нож от гишпанца, поморы выстраивались в очередь. За свои изделия он брал большую цену, но ножи того стоили. Они не ржавели от едкой соли, были очень прочными, острыми и хорошо сбалансированными; брошенный верной рукой, нож гишпанца попадал туда, куда нужно. А уж обращаться с ножами поморы умели превосходно.
Иринья, мать Алексашки, запрещала ему даже приближаться к кузнице, из трубы которой валил чёрный дым и днём, и белыми ночами, и откуда доносился стук кузнечного молота, иногда превращавшийся в мелодичный звон — когда гишпанец ковал клинки. Но Ильина-младшего словно нечистый тянул на окраину Архангельска; усевшись на пригорке напротив дверей кузницы, он мог часами слушать упоительный звон металла, который в летней тишине казался ему небесными колоколами.
Конечно же Ворон приметил Алексашку. Он вообще всегда был настороже, словно ждал неожиданного нападения. Однажды гишпанец открыл дверь кузницы и буднично сказал:
— Заходи…
С той поры они и подружились, если можно назвать дружбой приятельские отношения юнца, у которого ещё молоко на губах не обсохло, и зрелого мужчины, видавшего виды. Разговаривали они немного, — Ворон был молчуном — и больше по делу; иногда кузнецу требовался помощник (подержать там что-то, принести, ударить несколько раз молотом в нужном месте заготовки, покачать кузнечный мех), и Алексашка с удовольствием делал всю эту работу. Ему нравилась атмосфера кузницы, сильно отличавшейся от неспешного и унылого времяпрепровождения в отцовской лавке, где Ильину-младшему опытные лавочные сидельцы и приказчики на живых примерах преподавали азы мелочной торговли.
Огонь в горне просто завораживал Алексашку; а уж процесс ковки, когда раскалённая докрасна полоса металла под ударами молота брызжет во все стороны яркими искрами, и вовсе приводил его в немое восхищение. Иногда впечатлительному юноше казалось, что гишпанец не от мира сего. Освещение в кузнице было слабым (всего-то одно оконце, забранное слюдой) и красноватым благодаря пылающим углям, и на фоне огнедышащего горна Федерико с его резко очерченным профилем и орлиным носом был похож на демона, изгнанного из ада.
Но больше всего Алексашка восхищался ножом гишпанца. Такого чуда ему никогда не доводилось видеть, хотя у отца, которому в молодости пришлось повоевать, было много клинков — Ильин-старший питал слабость к холодному оружию, и приобретал (большей частью у иностранных моряков) ножи и сабли разного вида. Все его приобретения были развешаны на стене горницы, и Демьян Онисимович с гордостью демонстрировал экзотическое оружие своим гостям. Их бурные восторги были для Ильина-старшего что елей на сердце.
К большому огорчению Алексашки, ему запрещалось даже прикасаться к отцовской коллекции, хотя для приучения отпрыска к воинскому делу Демьян Онисимович нанял стрельца — времена стали опасными, и каждый купец должен был уметь постоять за себя и своё дело. Сабельку Алексашке поначалу выдали потешную, тяжёлую и тупую, а вот занимался с ним стрелец на полном серьёзе, гонял его до седьмого пота. Ильин-младший долго ходил в синяках и ссадинах (рука у стрельца была тяжёлой, а сабля, хоть и тупая, била по рёбрам очень больно), пока не приспособился. Ему здорово помогла его отменная реакция; он перемещался с такой скоростью, что у стрельца, сорокалетнего мужика, в глазах рябило.
Спустя год после начала обучения приёмам сабельного боя уже Алексашка начал гонять своего более медлительного наставника, как борзая зайца. Тогда стрелец дал ему настоящую саблю. И вот тогда Ильин-младший понял, что оружие — не игрушка, и его мальчишеские прыжки-ужимки не годятся. Дабы выжить в бою, нужно каким-то образом совместить мастерство во владении оружием, страх за свою жизнь и ярость, переходящую в бесстрашие, что по молодости не всегда удаётся. Алексашка это понял, как только получил настоящий сабельный удар. Конечно, рана была пустяшная — всего лишь неглубокий порез, но боль быстро всё расставила на свои места.
После этого Алексашка стал драться по-иному: не сказать бы, что хладнокровно, но с опаской; он не лез по-глупому на рожон, руку с саблей держал как учили, и нападал лишь тогда, когда был уверен в благополучном исходе атаки. Стрелец был доволен; именно этому, кроме фехтовальных приёмов, он и старался научить своего подопечного.
Впервые нож испанца Алексашка увидел случайно — когда тот, помывшись в бочке с водой, попросил принести ему свежую рубаху. На ту пору Ильин-младший уже был вхож в избу кузнеца и знал, где что лежит. Взяв рубаху, он нечаянно уронил на пол свёрток, и из него вывалилась какая-то странная и очень красивая вещица, длиною в две пяди
[29]. Она была украшена накладками из пластин слоновой кости, инкрустированных серебром, и по виду напоминала ножны кривого кинжала, тем более что нижняя, узкая часть была заключена в позолоченную оковку с шариком на конце. Собственно говоря, так оно и было, вот только клинок почему-то был вложен не в верхнюю, более широкую часть ножен, а сбоку, по всей длине. Мало того, извлечь его Алексашка так и не смог.
Устыдившись своего любопытства, Алексашка вернул свёрток на место и поторопился сделать то, за чем его посылали. Надевая рубаху, гишпанец пристально посмотрел на юношу, и тот, не выдержав его взгляд, виновато опустил глаза. Ворон мрачно улыбнулся, молча поманил юношу за собой и направился в избу. Там он достал уже знакомый Алексашке свёрток (Ильина-младшего даже в жар бросило от стыда), развернул его и буднично сказал:
— Это наваха, складной нож моей далёкой родины…
С этими словами Федерико нажал на потайную пружину, и сверкающий клинок выскочил из рукояти с тихим шипением — как змея перед броском. Алексашка даже отшатнулся от гишпанца.
— Его сделал лучший оружейный мастер Толедо… мой учитель, — сказал Ворон. — Это всё, что у меня осталось от прежних времён.
— Красивый нож… — наконец выдавил из себя Алексашка.
— И смертоносный. С навахой опытный боец сражается на равных даже против сабли и меча.
Федерико говорил на русском языке достаточно правильно, но с заметным акцентом, который изрядно усиливался, когда он начинал волноваться.
— Не может быть!
— Ещё как может… — Федерико хищно ухмыльнулся. — Эта наваха могла бы рассказать много интересных историй на этот счёт… если бы умела говорить. Между прочим, навахи бывают разной величины. Есть и такие экземпляры, которые в два раза длиннее моей. В Испании навахи носят не только большинство мужчин, но и женщины, которые заботятся о своей чести.
— Зачем женщинам такое опасное оружие и какое отношение оно имеет к их чести?
— Видишь ли, испанские сеньориты и донны очень щепетильно относятся к защите своей чести и добродетели. Для защиты от мужских домогательств они носят нож «салва вирго», что в переводе значит «защитник чести». От мужских навах он отличается небольшими размерами и изяществом отделки. Этот нож женщины носят под платьем на груди, но чаще всего на ноге, под подвязкой чулка, когда наваху скрывает юбка… — Тут он грустно улыбнулся, немного помолчал, а затем продолжил: — Однажды юбка вопреки воле её хозяйки поднялась выше допустимого предела, и я получил хороший урок…