— Было у меня неделю назад видение… ночью, — сказал он, пристально глядя на Алексашку. — Будто выросли у тебя крылья, и летишь ты с гусиным стадом в неведомую даль. Очнулся я и думаю — к чему это? Пораскинул мозгами и пришёл к единственному выводу — уедешь ты из родного края, уедешь очень далеко и надолго. А что главное для кабальеро в пути? Надёжное оружие. Прими эту наваху в знак нашей дружбы от чистого сердца.
Алексашка знал, что иногда Ворона заносит, и он такое выдаёт, что хоть стой, хоть падай. Иногда ему казалось, что его приятель — колдун. Впрочем, Федерико и не скрывал перед Алексашкой, что обладает странными способностями предрекать будущее. Чего стоило его предсказание о том, что сгорят приказные палаты, лишь недавно отстроенные после большого пожара 1667 года, когда город выгорел почти целиком. Ворон даже рискнул сообщить о своих видениях коменданту архангельского порта, но тот лишь отмахнулся от него; мало ли что взбредёт в голову какому-то «немцу» (так поморы называли всех иностранцев).
Будь на месте коменданта человек более решительный и не трусливый, висеть бы Федерико на пыточной дыбе. Ведь его запросто могли обвинить в умышленном поджоге приказных палат с помощью нечистого, который уже раз показал свою силу, спалив город на корню. Не может человек прозревать будущее, если он не святой, а на праведника гишпанец совсем не был похож. Скорее, наоборот — его мрачная внешность не вызывала доверия, к тому же, кузнецы испокон веков считались колдунами. Конечно, в это верили только древние старухи, но иногда поморы прислушивались и к мнению сумасбродных жонок.
Комендант испугался, что его накажут за ротозейство. Он обязан был отреагировать на то, что говорил гишпанец. Но не сделал этого. Когда беда уже случилась, он пожаловал вечером в кузницу Федерико и долго угрожал ему разными карами, если тот развяжет язык, а затем бросил на стол кошелёк с несколькими золотыми и ушёл, хлопнув дверью. Вскоре коменданта перевели в другое место по его просьбе, и история с предсказанием пожара в приказных палатах быльём поросла. Но Алексашка твёрдо её запомнил; он только-только познакомился с гишпанцем и внимал его речам, как откровениям.
Алексашка не без душевного трепета взял в руки наваху и открыл её. В длину она была не больше ножа Федерико. Если рукоять навахи гишпанского мастера была отделана накладками из слоновой кости, то на нож, собственноручно изготовленный Вороном, пошли пластины из моржового клыка. Он украсил рукоять латунными вставками, а по голубоватому клинку словно пошла изморозь.
— Это дамаск, — сказал гишпанец, пробуя лезвие на остроту своим огрубевшим пальцем. — Никому в Европе неизвестен секрет этой стали, а вот мой мастер-наставник умел делать великолепные клинки из дамаска. За что и поплатился.
— Почему?
— Кто-то из оружейных мастеров, соперничавших с моим наставником, написал на него донос в святую инквизицию. Его обвинили в чародействе, — ответил Федерико и помрачнел.
Алексашка не стал интересоваться дальнейшей судьбой оружейного мастера. Гишпанец уже рассказывал ему про инквизицию, и юноша знал, что происходит с теми, кто попадает в её застенки. Похоже, эта тема была неприятна Федерико, потому что он нервно сжал кулаки, а на его тёмном лице появилась гримаса ненависти. Но потом он спохватился, быстро сообразив, что в столь торжественный момент не стоит ворошить прошлое, и сказал:
— Хочу показать тебе, что может наваха из дамаска и заодно ещё раз её испытать.
С этими словами он подошёл к деревянному верстаку в углу кузницы, сбитому из толстых дубовых брусков, положил на него две медные монеты стопкой и нанёс по ним резкий и сильный удар остриём. Алексашка опешил — нож пробил монеты и воткнулся в дубовый брус!
— Как видишь, клинок остался невредимым, а стопорная пружина выдержала нагрузку, — с удовлетворением молвил Федерико.
— Потрясающе! — воскликнул Алексашка.
— Не желаешь попробовать, как ведёт себя мой подарок в схватке?
— Конечно, желаю!
— Что ж, тогда облачайся…
Они пошли в избу кузнеца, где Федерико дал Алексашке «бычий колет» — куртку из промасленной бычьей кожи с узкими рукавами. Сам он надел такую же. Толстую кожу колета нельзя было прорезать даже острейшей навахой. Кроме того, у колета был высокий воротник-стойка, защищавший шею. В последнее время они упражнялись уже не с деревянным, а с настоящим оружием. Поэтому колеты были исписаны клинками вдоль и поперёк. Конечно, удары наносились лёгкие, — упор был на точность — тем не менее, любой из них мог нанести тяжёлую рану. Но Алексашка уже владел навахой вполне прилично, и гишпанец был уверен в благополучном исходе поединков.
Они вышли на задний двор, который был обнесён высокой изгородью. Там находились два навеса; под одним хранился древесный уголь для горна в больших корзинах, а под другим — металл. Федерико покупал его только у англичан, которые привозили металлические заготовки по его заказу. Именно из аглицкого металла он делал ножи, которые не брала ржавчина.
— Начинаем? — спросил ворон.
— Начинаем! — уверенно ответил Алексашка.
Наваха так ладно сидела в ладони, будто он пользовался ею с давних пор. Похоже, гишпанец делал её не просто так, а под руку Ильина-младшего. И это удалось ему в полной мере.
Сверкнули клинки, и началась схватка. Федерико сразу же предложил вихревой темп, но в этом вопросе перед Алексашкой у него не было преимуществ. Конечно, техника боя у Ильина-младшего немного хромала, зато он потрясающе быстро уходил из линии атаки, и тут же наносил молниеносный удар. Так продолжалось добрых полчаса, однако худой и жилистый Алексашка даже не вспотел и совсем не устал. Скорее, наоборот, — в нём проснулся неуёмный азарт и жажда победы. Но гишпанец словно почуял его настроение, которое в любой момент могло перерасти в ожесточённость и принести беду. Выбрав удобный момент, он отскочил на безопасное расстояние и с удовлетворением сказал:
— Баста! Сегодня у нас ничья: три пореза на твоём колете и три — на моём. Есть предложение отобедать, чем Бог послал. А заодно и обмыть мой подарок. У меня с прошлого года завалялась бутылка превосходного карибского рома. Подарок от английского купца, у которого я покупаю металл. Я берёг её для какого-нибудь важного случая, вот он и подвернулся.
— Наваха просто великолепная! — воскликнул Алексашка. — Чудо как хороша! Благодарю тебя от всей души! Ах, да, кстати… — Он порылся в своём кошельке, достал серебряную монету и вручил её Федерико.
— Это ещё зачем? — удивился гишпанец.
— У нас так принято. Ножи не дарят, а покупают. Не заплатишь за подарок, жди какую-нибудь напасть.
— Странный вы народ и обычаи у вас странные. Впрочем, о чём это я… Столько в мире стран, сколько и традиций. Некоторые нравы моей Испании тебе показались бы не просто странными, а отвратительными. Но это я понял только здесь, у вас…
Они направились в избу. И в этот момент раздался далёкий звук большого церковного колокола. Его мощный медный голос поднялся ввысь, а затем тяжело упал на землю, дробя в крошку тонкий хрупкий лёд на весенних ручейках. Басовитое гудение колокола проникало в глубину души, и от этого Алексашке почему-то стало тревожно. Он неожиданно поверил, — прозрел, как слепой милостью Божьей — что и впрямь в его судьбе назревают какие-то перемены, хотя ему уже сказали об этом и старушка, подарившая иконку с изображением Николая Чудотворца, и гишпанец.