О бедной сиротке замолвите слово - читать онлайн книгу. Автор: Карина Демина cтр.№ 86

– Или она, – мастер Витгольц завороженно наблюдал, как серебряная капля переползла на предметное стекло.

Еще несколько уйдет в трубу анализатора.

Что покажет?

Стандартные всплески – это очевидно, как и то, что по пикам удастся вычислить основные ингредиенты. Но вот второй и третий порядок…

Варнелия постарается, тут и думать нечего. Губы поджала. Хмурится. Неприятно осознавать, что кто-то из твоих учеников убийца…

– Полагаешь, все-таки женщина?

– Не исключаю…

Варнелия кивнула, правда, не понять, согласилась или нет.

– Составишь список своих… кто более-менее разбирается в прикладном зельеварении?

– Попроси у Альгера. Думаю, они составили уже не один список.

Она фыркнула и увеличила температуру нагрева.

– Они – это они… а ты – это ты, ты знаешь этих детей… кто чем живет, кто чем дышит…

Пламя приобретало бледно-голубой оттенок. Еще секунда-другая – и содержимое кювеза превратится в пепел, перед этим выплеснув магическую составляющую.

– Я думала, что знаю этих детей, – Варнелия смахнула несуществующую слезу. – Но… знаешь, если кого и писать первым номером, то меня… и остальных, кто работает…

Это верно.

И контора, тут и гадать нечего, всех уже перечислила, начала копать, рьяно вгрызаясь в прошлое, перетряхивая всю жизнь несчастных, которым не повезло работать или хотя бы числиться при клинике. И откопают ведь… мелкие нарушения, крупные проступки. Грехи, грешки и грешочки, постыдные тайны, которые не имеют отношения к делу, но послужат хорошим рычагом давления. Достанется всем – и правым, и виноватым. Вот только чутье подсказывало: все это не имеет смысла. А что имеет?

Витгольц не знал.

Бодун.

Такой вот он бодун… напилась я один раз в жизни, на первом курсе, когда, казалось, дошла до ручки. Мамаша, помнится, тогда добралась до моей нычки, и курточные деньги ушли на дурь. Мне же достался невнятный лепет, мол, она не хотела…

Ага…

И сторублевка.

Что такое сто рублей? Аккурат хватит на вступительный взнос.

Общага. Музон. Кто-то пьет, и отнюдь не коньяк. Брали самогон, который девчонки разводили с лимонадом и колой, и ядреная эта смесь отлично выносила мозги.

Помню сигаретки, заряженные димедролом.

Смех.

И пьяные разговоры. Кто-то блевал, не добравшись до туалета. Кто-то обжимался у стены. Я плакалась на жизнь… кажется… не знаю, каким чудом я выбралась из этого бедлама и доползла домой… встретила, помнится, Софку, раз и навсегда убедив ее, что яблоко от яблони недалеко падает… главное, утро было гадостным.

Почти как сегодняшнее.

– Я их ненавижу, – сказала я искренне, когда дверь палаты открылась.

А как здесь оказалась, не помню совершенно, и этот провал в памяти мне категорически не нравится. И сестрица моя, ликом белая, тоже не нравится. Ишь, смотрит, что солдат на вошь, так бы и раздавила… губенки поджала, подбородочек задрала выше Эйфелевой башни. Плечики расправлены, и вся такая тошнотворно аристократичная, что зубы сводит.

Я икнула и зажала рот руками.

А сестрица аккуратненько так притворила дверь, прижалась к ней спиной, чтоб, значит, не заглянул кто ненароком, и сказала:

– Отстань от него!

– От кого? – уточнила я, пытаясь справиться с головной болью.

Нет, вот почему я не способна силой мысли исцелить себя саму? Или просто с бодуна сила мысли не та?

– Ты знаешь! – она подошла ко мне и, схватив подушку, рванула вверх.

– Не-а…

Глазки блестят.

На щечках алые пятна… и вся такая разгневанная, что прямо смех берет.

– Ты… когда ты появилась и влезла в мою жизнь…

Я? Да мне плевать было на ее жизнь и всю их семейку разом. Сами меня сюда притащили, а теперь недовольны.

– …я терпела! Видят боги, я пыталась относиться к тебе непредвзято…

То есть скорбные рожи и пылающие взгляды не считаются? Вот если бы кирпичом по голове…

– Но ты… ты не могла… не могла… – от возмущения сестрица растеряла слова.

– Что, взять и сгинуть? – подсказала я и, отобрав подушку, сунула себе под спину. А то мало ли… вдруг да этой оскорбленной благодетели вздумается меня придушить.

А что, силенок у нее, несмотря на хрупкость, хватит.

– Хоть бы и так!

– Обойдешься, – я поерзала, прислушиваясь к себе.

Руки двигаются. Ноги тоже. И даже тяжелая голова не слишком жить мешает. Что из этого следует? А то, что, вздумай сестрица на кулаках отношения выяснять, я за себя постоять сумею…

– Ты… ты…

– А в горшке растут цветы… что? Рифма сама собой напрашивается.

– Ты и цветы – не рифма!

– А что?

– Издевательство над изящной словесностью, – Мелисса упала на табурет. – Все говорят, что вчера Рай тебя на руках носил…

– Да?

Впрочем, зная, как рождаются слухи, не удивлюсь, если вечером найдутся свидетели страстных наших поцелуев, а то и секса, этакого, романтического, в саду на лавке под дождем и снегом. А что, любовь, она такая, согреет…

– Я тебя ненавижу.

– А мне насрать, – я широко зевнула и поинтересовалась, так, для понимания общей картины: – Влюбилась, что ли?

– Тебя это не касается, – Мелисса задрала подбородок еще выше. Этак и шею себе сломает, жертва хороших манер. Но потом добавила: – Мы помолвлены…

– Помолвка – это еще не свадьба.

И что-то, припоминая их с Малкольмом забавы, сдается мне, что горячих чувств брюнетик к сестрице моей не испытывает. И после свадьбы вряд ли все волшебным образом переменится.

– Что ты понимаешь, – Мелисса стиснула кулачки. – Сегодня утром он написал, что, к великому сожалению, вынужден разорвать помолвку!

Последние слова она выкрикнула.

Разорвать, значит.

К великому сожалению.

А я тут каким боком? Пусть идет к своему Раю драгоценному и ему мозг выклевывает. А я еще полежу часок-другой, пока допрашивающие не явились. А то ведь придут, вопросы задавать станут… мне же надо подумать, что отвечать.

Нет, все, случившееся вчера, случайно, но… кто ж мне поверит?

Решила убраться.

Душевно терзалась… и так истерзалась, что полезла куда не просят… и знала же, что инициатива наказуема, так нет… что ни шаг, то грабли.

– Это все ты… – Мелисса всхлипнула и закрыла лицо руками. – Я ведь… я так старалась… соответствовать… и делать вид, что… закрывать глаза… бабушка говорила…