Петр Иванович - читать онлайн книгу. Автор: Альберт Бехтольд cтр.№ 75

Кажется, со строем органа все было в порядке. Но тут вдруг нашего «специалиста» стали беспокоить мехи. Педант Ребман решил, что привести в порядок только пол-органа не достаточно, нужно непременно осмотреть и мотор. Он спустился вниз и потребовал ключ от каморки, в которой находились мотор и насос. Открыл, осмотрел и сразу заметил, что ремень слишком легко идет, просто скользит по огромному колесу. «Хорошо, что я это сейчас обнаружил, ведь он мог бы соскочить прямо во время службы», – подумал Ребман и щедро смазал ремень воском с помощью стоявшего на полу деревянного бруска с надписью «воск для ремня». Вот, теперь он будет тянуть!

И он так потянул, что Ребман, когда снова поднялся на хоры, даже испугался, что орган вот-вот взлетит на воздух. Словно допотопный зверь разбушевался внутри инструмента, его слышно даже тогда, когда убираешь все регистры. Тогда Ребман снова побежал вниз, взял тряпку, смочил бензином и вытер ремень начисто. В результате чего орган стал выдыхаться от малейшей нагрузки…

«А ведь завтра мне на нем играть!»

Ко всем его несчастьям прибавился еще и приступ паники: он весь трясся, когда утром поднялся на хоры, у него дрожали даже пальцы ног. Он быстро уселся на органную скамью, раскрыл сборник хоралов и другие ноты и… забылся. Перед этим он, к тому же, заперся изнутри, чтобы никто не смог к нему войти. Потом притрусили старушки и расселись по местам, их было наверняка не больше, если даже не меньше, чем на библейских чтениях в родном Вильхенгене. А органист сидел себе и дожидался сигнала электрического колокола, звук которого пробирал его до костей: вот, вот, уже сейчас! Сперва он даже не обратил внимания на удар колокола. Тогда пастор внизу еще раз нажал сигнал, и тут Ребман протянул руку к выключателю, без изоляции прикрепленному рядом со скамейкой органиста (напряжение в пятьсот вольт!). Фьють— раздался звук, похожий на свист, и стало слышно, как мехи медленно наполняются воздухом. Затем открылся вентиль безопасности, освободивший насос: вдох, словно тяжело груженное животное, которому наконец позволили остановиться. И вот Ребман выпалил свою прелюдию к службе, конечно же, без педали и всю в одном регистре. Но он, по крайней мере, доиграл до конца. Это придало ему мужества перед хоралом, которого он больше всего боялся. Такой заковыристый – «Да взыграет веселием сердце мое». Пастор молился. Затем он объявил песнопение. Едва пастор произнес «первый и второй куплет», как Ребман уже дотянулся до клавиши второго мануала, и зазвучало довольно красивое вступление, которое он сам «сочинил». А потом органист что есть силы заколотил по первому мануалу, сопровождая пение народа. Он так трудился, что ему казалось, будто орган всем своим весом повис на его пальцах. И голос внутри него вопил: «Сейчас закончится! Еще один такт и конец!»

Но тут…

Он сбился. Это случилось вдруг, точно по приказу, которого невозможно ослушаться.

Но пастор очень спокойно произнес:

А теперь мы споем второй куплет.

И сам начал петь. Они допели до конца, все вместе, складно. Ребман успел успокоиться, да так, что даже мог слушать, поют ли еще, и даже сумел убрать регистр, так как заметил, что играет слишком громко.

Когда они были уже на последней строке, и сердце снова подпрыгивало в груди от восторга, орган вдруг отказался играть. Сначала он глубоко выдохнул: «Хииииияяяяя!!!» Затем раздался стон. И все.

– Что случилось? – спросил пастор после службы. – Вам стало плохо?

– Нет, не мне, органу. Мехи не работают, как следует, когда ремень скользит…

– Тогда нужно еще раз вызвать мастера, я не хочу, чтобы на Рождество случилось что-то подобное.

А Ребман подумал: «Не нужно было соглашаться на должность органиста, теперь у меня каждое воскресенье испорчено».

Но когда он перемучился и выдержал, то все же был доволен. Как органист он зарабатывал достаточно, хватало и на пропитание, и на жилье. Даже оставалась мелочь «на черный день», как выражалась госпожа пасторша. И еще она сказала:

– Только не теряйте мужества: будет день, будет и пища!

Среди недели она делает визиты: в сопровождении своего протеже обходит всех знакомых, которых у нее в этом большом городе немало; в первую очередь, разумеется, посещает швейцарцев. «Я вам привела молодого соотечественника, – говорит она каждый раз – который лишился места и в настоящий момент остался без средств к существованию. Подумайте о нем, если на вашем предприятии освободится место или услышите о какой-нибудь вакансии».

И добрые швейцарцы кивают: непременно, госпожа пасторша, подумаем. И на этом для них дело кончено. Ни один из них и пальцем не пошевелит для соотечественника.

После этого пасторша пытается задействовать свои немецкие церковные связи. Но немцам теперь так трудно, что они не знают, как помочь себе самим, и не смогли бы никого устроить на работу, даже если бы очень захотели.

Когда они в очередной раз вернулись домой ни с чем, пасторша сказала:

– Я уже вижу, что должна отвести вас к самому источнику. Завтра мы пойдем к барону Кноопу, он нам поможет!

И они пошли. Их сразу же впустили, как только посетительница назвала свое имя.

– Ах, баронесса, – приветствует ее пожилой господин в большом красивом рабочем помещении, на двери которого стоит надпись «Личный кабинет». Затем он слушает с таким лицом, словно речь идет об официальной церемонии. Просительница говорит, что, пожалуй, перейдет прямо к делу, так как знает, что у господина барона всегда много забот. И она подробно излагает обстоятельства.

Владелец многих фабрик и работодатель сотен тысяч людей кивает: сам он вряд ли может что-то предложить в данном случае, ибо имеет дело только с квалифицированным персоналом, но он оповестит своих знакомых.

– По какому адресу вас нынче можно отыскать? Ах да, дом реформатской церкви! Хорошо, я подумаю о вашем деле.

На обратном пути Ребман спросил:

– Это была шутка, когда он назвал вас баронессой или вы действительно носите этот титул?

Пасторша улыбается с таким выражением лица, словно ее спросили о чем-то, что было в далеком сне:

– Я уже и сама не знаю. Возможно, когда-то я и была баронессой.

Остальное время Ребман сидит за органом и упражняется, насколько это возможно в неотапливаемой церкви при температуре минус двадцать. Или составляет компанию пасторше, которая, сидя за письменным столом в своем будуаре, занимается семейной бухгалтерией. Перед ней большая книга, в которую она заносит все свои расходы до последней копейки. Не упускает ни пуговицы. И в длинном ряду цифр никогда не сыщешь даже мельчайшей покупки, сделанной для нее лично. Она завела отдельную тетрадь и для бухгалтерского учета Ребмана. Он отдает ей все до копейки, ничего себе не оставляя, и, когда ему нужны карманные деньги, он просит у нее выдать ему необходимую сумму. Однако ему почти не приходится этого делать, так как он никуда не ходит один: обычно ходят все вместе, пасторша всегда расплачивается и затем берет из его кассы, которая хранится у нее в особом закрытом ящичке письменного стола.