Мировая история - читать онлайн книгу. Автор: Джон Робертс, Одд Уэстад cтр.№ 322

Ситуация усугубилась еще два года спустя, когда вдовствующая императрица, попытавшаяся отыграться на реформаторах и христианах с их заморскими спонсорами, поддержала своим авторитетом движение сброда из сословия недовольного сельского населения, вожаки которого полагались на владение искусством рукопашного боя и магические заклинания, которых им должно было хватить для избавления Китая от проклятия иноземного господства. «Боксеры», как их звали европейцы, мало чего добились за счет убийства западных миссионеров и их китайских новообращенных, но зато вполне успешно спровоцировали вмешательство во внутренние дела Китая со стороны европейцев и японцев, причем настолько мощное, что в августе 1900 года иноземцы взяли Пекин и разграбили его Запретный город. Цыси спаслась бегством, и когда она возвратилась в Пекин в январе 1902 года, ей пришлось возглавить цинский режим, полностью подконтрольный иностранным державам. Можно было сказать, что иностранцы предпочли Цинов потому, что к тому моменту ими было легче всего манипулировать в своих интересах. Но Цины к тому же обеспечивали определенную степень стабильности в своей империи, приобретающую все большую роль в условиях увеличения объема иностранных инвестиций и кредитов, поступающих в Китай. Никогда не числившийся формально колонией Китай начинал тем не менее подвергаться в некоторой степени колонизации.

Но представители иностранных держав не видели, что внутри китайского общества вызревает большая беда, невидимая под внешним благополучием. Поскольку правители Цинской империи отчаянно пытались внедрить в жизнь новые планы реформы и модернизации в самый разгар «боксерской» катастрофы, они тем самым в максимальной степени разозлили своих врагов внутри Китая. Националисты ненавидели цинский режим, считая, что он продался иностранцам и пользовался их поддержкой. Традиционалисты обвиняли его в предательстве конфуцианских принципов. Радикалы сетовали на отсутствие народовластия. И провинциальные правители подозревали Цинов в подготовке к лишению их приобретенной было автономии. Именно из-за опасения готовящегося возвращения всей полноты власти империи правители многих провинций пошли на объявление независимости в момент наивысшего подъема подавленного в 1911 году восстания.

К началу 1912 года, когда открытый мятеж охватил многие провинции и практически всю армию, императорской семье уже не надо было подсказывать, что им пришел конец. Мать последнего императора, которому едва исполнилось шесть лет, объявила о его отречении от престола, чтобы просто спасти его жизнь, и издала императорский указ с провозглашением Китайской республики. Старый революционер Сунь Ятсен, прозевавший китайскую революцию как таковую потому, что отправился побираться среди китайцев в западных штатах США, поторопился на родину из Денвера. Его-то и провозгласили президентом новой республики. Но у власти Сунь Ятсен задержался не надолго, даже притом, что власти всех провинций Китая объявили о своей лояльности новому государству. Власть у него очень скоро отобрали влиятельные милитаристы и провинциальные предводители. Поэтому первые 15 лет Китайская республика существовала главным образом на словах.

На период 1911–1912 годов приходится еще больший водораздел в китайской истории. Впервые за последние две тысячи лет Китайской империи больше не существовало, а государство, пришедшее ей на смену, располагало отчетливо европейскими чертами, определявшими его роль, главными из которых можно назвать демократию, национализм и модернизм. Еще большую важность представляло то, что значительные изменения в китайском обществе знаменовали изменения в политике. В стремительно разраставшихся городах образовались капиталистические рынки, в деятельности которых равноправное участие принимали иностранцы и китайцы. Через торговлю, обращение денег и туристический обмен некоторые части Китая все прочнее привязывались к глобальным секторам экономики, и по всей стране распространялись новые товары, идеи и манеры поведения. Некоторый слой китайцев все эти изменения воспринимал с негодованием, в то время как другая часть этого народа им радовалась и делала на них состояния. На протяжении XX века гибридные формы, возникшие в результате столкновения между Китаем и Западом, будут служить питательной средой нового динамизма, особенно с экономической точки зрения, одновременно служа причиной неравенства, негодования и конфликта, ведущего к мрачнейшим моментам в истории современного Китая и современного мира.

В начале XIX века мало что могло показаться поверхностному наблюдателю поводом для предположения, будто Япония успешнее Китая пройдет испытание вызовами со стороны Запада. Внешне эта страна выглядела глубоко консервативным государством. Все-таки с момента учреждения сёгуната многое в ней изменилось и появились указания на то, что с годами изменения будут углубляться по сути и ускоряться по темпам. Парадокс заключался в том, что во многом перемены состоялись в силу достижений эпохи Токугава. Она принесла японцам мир. Очевидный результат состоял в том, что военная система Японии устарела и себя не оправдывала. Сами самураи выглядели паразитическим сословием; для них как бойцов не находилось никакого занятия, и им оставалось только кучковаться в селениях при замках их господ в качестве потребителей без доходного занятия, доставляя социально-экономические проблемы. Длительный мир к тому же способствовал экономическому подъему, который считается самым заметным плодом эпохи Токугава. В Японии уже появилось наполовину развитое, сословное общество с денежной экономикой, с зачатками псевдокапиталистической структуры в сельском хозяйстве, которая разлагающе действовала на старые феодальные отношения, и с растущим городским населением. Крупнейший торговый центр Японии город Осака в последние годы сёгуната располагал населением в 300–400 тысяч жителей. В Эдо могло проживать до миллиона человек. Эти громадные центры потребления поддерживались финансовыми и коммерческими механизмами, с XVII века мощно выросшими в масштабе и сложности конструкции. Они посрамили старинные понятия по поводу неполноценности торгового порядка. У них появились даже современные приемы сбыта товаров; сотрудники дома Мицуи XVIII века (два века спустя все еще служившего столпом японского капитализма) раздавали бесплатно зонтики, украшенные их торговым знаком, клиентам, застигнутым в их магазинах дождем.

Многие из этих изменений послужили регистром создания нового богатства, от которого сёгунату как таковому ничего не досталось по большому счету потому, что у него отсутствовала способность потреблять его темпами, выдерживавшими ход его собственных растущих потребностей. Главный доход в казну поступал в виде рисового налога, проходившего через господ, а ставка, по которой взимался этот налог, оставалась неизменной на расчетном уровне XVII века. Налогообложением тем самым не отбиралось новое богатство, прираставшее за счет совершенствования обработки и восстановления плодородия земли. В этой связи, так как богатство оставалось в руках состоятельных хлеборобов и деревенских старейшин, в сельской местности происходило обострение противоречий. Беднейшее селянство часто выдавливалось на рынки труда японских городов. Переселение беднейших селян в города служило очередным признаком распада феодального общества. В городах, пораженных инфляцией, усугублявшейся растущим объемом фальшивых денег в сёгунате, откровенно процветали одни только купцы. Последняя попытка экономической реформы провалилась в 1840-х годах. Сёгуны нищали, а их домашние слуги теряли былое терпение; перед самым концом эпохи Токугава кое-кто из самураев начинал пробавляться торговлей. Их доля в налоговых доходах собственных господ находилась на уровне предшественников XVII века; повсюду можно было встретить обнищавших, недовольных политикой меченосцев, а также представителей целых семей великих сёгунов, помнивших времена, когда их род стоял на равных с родом Токугава.