Мировая история - читать онлайн книгу. Автор: Джон Робертс, Одд Уэстад cтр.№ 229

Совпадение по времени с великой эпохой французских достижений в области культуры все еще затрудняет французам признание сурового характера правления Людовика XIV. Он управлял иерархическим, единообразным, теократическим обществом, и его правление, пусть даже соответствовавшее его времени, своими целями обращалось в прошлое. Людовик даже надеялся стать императором Священной Римской империи. Он отказался разрешить похороны защитника религии философа Рене Декарта по церковному чину во Франции из-за опасностей, заключенных в его идеях. Но все-таки долгое время стиль его правления казался именно таким, какой хотело большинство французов. Сам процесс действительного правления мог казаться жестоким, как в этом убедились гугеноты, принужденные к обращению в истинную веру через расквартирование солдат в их домах, или крестьяне, отказывавшиеся платить налоги, у которых на месяц или около того остановился отряд конницы. Тем не менее жить при нем вроде бы стало лучше, чем несколькими десятками лет раньше, даже несмотря на несколько исключительно тяжелых годин. С его восшествием на престол период смуты закончился, а не начался. На территорию Франции никто по большому счету не нападал, и произошло снижение отдачи, ожидавшейся от капиталовложений в землю, продлившееся еще и в XVIII веке. Такими выглядели конкретные реалии, украшавшие сияющий фасад эпохи, позже названной «Великим веком» (Grand Siécle).

Свое положение в Европе Людовик XIV приобрел в значительной мере в результате победы в войне (хотя к концу периода своего правления он пережил серьезные неудачи), но дело тут не только в его армии и дипломатии. Он поднял престиж Франции на максимальную высоту, и так продолжалось долгое время благодаря модели внедренной им монархии; его считают образцовым абсолютным монархом. Физическим воплощением достижений Людовика служит громадный новый Версальский дворец. Немногие здания или люди, жившие в них, могут сравниться с ним по величию или послужить повторением примера. В XVIII веке Европа наполнялась миниатюрными повторениями французского двора, в муках созданных за счет их подданных потенциальными «grands monarques» (великими монархами) в десятилетия стабильности и преемственности, за которыми почти везде следовали волны великих войн правления Людовика XIV.

Между 1715 и 1740 годами нельзя назвать ни одного заметного источника международной напряженности, способного вызвать внутреннее изменение в государствах Европы, не наблюдалось и признаков великого идеологического раскола, существовавших в XVII веке, а также стремительного социально-экономического развития с его последствиями в форме межсословных противоречий. Поэтому не приходится удивляться тому, что форма правления менялась незначительно и повсеместно общество внешне успокоилось после предыдущего бурного столетия или около этого. За исключением Великобритании, Республики Соединенных провинций, кантонов Швейцарии и отсталых республик Италии во всех остальных странах Европы господствующей формой государственного управления утвердилась абсолютная монархия. Эта абсолютная монархия сохранялась на протяжении практически всего XVIII века, иногда принимая форму под названием «просвещенного деспотизма» – весьма расплывчатое определение, не удостоившееся четкого значения и обозначавшее нечто вроде «правый» и «левый» в политике нынешнего дня. Появление данного определения служило указанием на то, что около 1750 года желание ряда европейских правителей провести практические реформы подтолкнуло их к нововведениям, явно подсказанным носителями передовой мысли того времени. Такие новшества, когда они оправдывали себя, тем не менее внедрялись с помощью аппарата абсолютной монархической власти. Пусть даже иногда выглядевшие человечными, политические меры «просвещенных деспотов» совсем не обязательно проводились в жизнь либеральными методами. При этом их можно назвать для того периода истории современными в том смысле, что они способствовали подрыву традиционной социальной и религиозной власти, развенчанию устоявшихся понятий общественной иерархии или законных прав, а также сосредоточению внимания законодателей на своем государстве и утверждению его беспрекословной власти над собственными подданными, с которыми все больше обращались как с совокупностью личностей, а не как с членами объединений, выстроенных в соответствии с некоторой обязательной иерархией.

Не стоит особенно удивляться тому, что практически невозможно отыскать пример, на самом деле полностью воплощающий в себе понятие «просвещенного деспотизма». Ведь сегодня нам не дано обнаружить толковое определение «демократического» государства, а в 1930-х годах не существовало толкования «фашистского» государства, охватывавшего тогда все его разновидности. У власти в средиземноморских и южных странах, например в Испании, Португалии, Неаполе и некоторых других итальянских государствах (а иногда и в папском государстве), встречались министры, выступавшие в пользу проведения экономической реформы. Кое-кого из них влекла к себе новизна; остальные министры, например в Португалии и Испании, обратились к просвещенному деспотизму как пути к возвращению утраченного статуса их стран как великих держав. Кто-то пытался посягнуть на властные полномочия церкви. Практически все эти министры служили правителям, связанным семейными узами с Бурбонами. Вступление одного из самых маленьких государств Европы в лице правителя города Парма в спор с папством послужило поводом для общего наступления во всех этих странах представителей правого крыла папской контрреформации в лице «Общества Иисуса». В 1773 году они принудили папу римского к роспуску этого Общества. Этот факт расценивался как великое символическое поражение, сыгравшее роль в демонстрации большой популярности даже в католической Европе передовых принципов противников церкви, а также отразившееся на реальной жизни.

Среди этих государств только в Испании правитель лелеял какие-то претензии на статус великой державы, но его страна находилась в состоянии упадка. Среди представителей четырех стран восточного просвещенного деспотизма правители трех однозначно претендовали на статус великой державы. «Лишним государством» была Польша, представлявшая тогда просторное одряхлевшее королевство, где реформа на принципах «просвещения» уперлась в структурные утесы; с просвещением в Польше повезло, толку не получилось из деспотизма. Успешнее все прошло в империи Габсбургов Пруссии, а также в России, правители которых смогли сохранить фасад просвещения и одновременно укрепить свое государство. Снова ключ к разгадке успеха перемен можно найти в войне, обходившейся гораздо дороже, чем строительство даже самого роскошного повторения Версаля.

В России модернизация государства началась в самые первые годы того века, когда Петр Великий решил обеспечить будущее своей страны как великой державы через внедрение технических и управленческих новшеств. Во второй половине XVIII века императрица Екатерина II с петровских реформ собрала богатый урожай. Она к тому же придала своему режиму утонченную внешнюю видимость приверженности современнейшим представлениям через пропаганду ее покровительства литераторам и гуманистам. Так выглядел только внешний слой; традиционный порядок общества оставался неизменным. В России утвердился некий консервативный деспотизм, политика которого по большому счету определялась борьбой группировок вельмож и благородных семей. То же просвещение не вызвало значительного изменения положения вещей в Пруссии, где сложилась традиция толкового, централизованного, окупающего себя государственного управления, воплощавшая в себе практически все то, что мечтали повсеместно внедрить реформаторы. В Пруссии уже укоренилась религиозная терпимость, и представители монархия Гогенцоллернов правили решительно традиционным обществом, фактически не изменившимся в XVIII веке. Прусскому королю приходилось мириться (что он безропотно делал) с тем, что его власть покоится на молчаливом согласии с нею его дворянства, и он тщательно предохранял их правовые и общественные привилегии. Фридрих II сохранил убеждение в том, что только дворянам можно присваивать офицерский чин в его армии, и в конце его правления смердов на прусской территории насчитывалось больше, чем их было вначале.