Мировая история - читать онлайн книгу. Автор: Джон Робертс, Одд Уэстад cтр.№ 215

Почему Африка превращается в центр такого бедствия человечества, как работорговля? Причина во многом лежит в представлении о расовом превосходстве: кое-кто из европейцев уже тогда рассматривал африканцев в качестве трудолюбивого, послушного скота, лишенного человеческого рассудка. Эти расистские представления могли возникнуть скорее в силу сосредоточения основного внимания торговцев рабами на Африке, чем из-за слабости практически всех африканских политических структур или сотрудничества многих африканских вождей или торгашей, даже притом, что последние причины все-таки сыграли свою роль. Само то, что у европейских держав уже существовали фактории почти на всем африканском побережье, и сопротивление одновременно со стороны коренных американцев и их жрецов, пытавшихся отвратить от массового порабощения в обеих Америках, также служило указанием на Африку как на континент, откуда можно было привозить рабов. Как ни странно, европейский расизм сыграл свою роль в формировании атлантического смешения всех этнических групп с миллионами африканцев, расселенных по всему американскому континенту.

На протяжении долгого времени жители Европы, а также португальских и испанских поселений на атлантических островах приняли практически всех рабов, завезенных из Западной Африки. Потом все поменялось. С середины XVI века африканских рабов доставляли через Атлантику в Бразилию, на острова Карибского моря и североамериканский материк.

Таким образом, начинается продолжительный период радикального роста объема работорговли, демографические, экономические и политические последствия которого достались даже нам, нынешним обитателям планеты. Африканское рабство, основанное на продаже одними африканцами других африканцев португальцам, англичанам, голландцам и французам и их последующей перепродаже другим европейцам в Америке, представляется явлением с намного более глубокими последствиями, чем порабощение европейцев османами или тех же африканцев арабами. Приблизительное количество обращенных в рабство африканцев тоже внешне легче себе представить, но только очень приблизительно. Львиная доля трудовых ресурсов, за счет которых возникли и стали приносить доход американские колонии, состояла из африканских рабов, хотя в силу климатических факторов рабское население распределялось по американскому континенту неравномерно. Огромное большинство рабов всегда использовалось в сельском хозяйстве или для обслуживания бытовых потребностей хозяев: темнокожие ремесленники или, позже, фабричные рабочие встречались совсем нечасто.

Работорговля к тому же представляла большую коммерческую важность. Иногда она приносила громадные барыши, и ею в известной степени объясняется переполненность трюмов невольничьих судов, в которых из-за духоты в пути погибал живой товар. Уровень смертности на один вояж невольников в таких судах редко составлял меньше 10 процентов, а иногда намного превышал этот ужасный показатель. Предполагаемая ценность такой торговли считалась огромной и выгодной для многих, хотя средняя доходность на вложенный капитал, как правило, сильно преувеличивалась. На протяжении двух веков работорговля постоянно вызывала дипломатические пререкания и даже войны, так как правители разных стран стремились ею заняться или ввести собственную монополию на нее. Возня вокруг такого рода торговли служит свидетельством ее важности в глазах европейских государственных деятелей без учета ее экономической оправданности.

Когда-то широкое распространение получило предположение о том, что прибыли от работорговли послужили капиталом для европейской индустриализации, но от этого заблуждения все отказались. По крайней мере, к главным источникам их больше не относят. Европейская индустриализация представляется медленным процессом. Еще до 1800 года, притом что примеры сосредоточения промышленных предприятий уже можно было обнаружить сразу в нескольких европейских странах, одновременный рост перерабатывающей и добывающей промышленности являл собой по большому счету укрупнение мелкотоварного ремесленного производства и его техническое усложнение, а не радикальное обновление приемов и законодательной базы. За два столетия занятия артиллерийским делом горная промышленность и металлургия вышли на большую высоту развития, в то время как научная аппаратура и механические часы служат нам свидетельством широкого распространения навыков, необходимых для изготовления изделий для проведения измерений с высокой точностью результата. И понятия, приобретенные деятелями науки, начинали постепенно переходить в производство, и на их основе формировались новые направления технологии.

Такого рода достижения послужили формированию первой модели промышленной эпохи и постепенному коренному изменению традиционных отношений с Азией. На протяжении многих столетий восточные мастера изумляли европейцев своим тонким искусством и высочайшим качеством изделий. Азиатский текстиль и керамика обладают превосходством, которое прижилось в бытовом европейском языке: слова фарфор, муслин, набивной ситец (миткаль), капок (растительный пух) используются до сих пор. В XIV и XV веках европейцы начинают догонять азиатов, особенно в овладении современными механическими и техническими навыками. Азиатские монархи начали искать европейцев, которые могли бы научить их подданных изготовлению эффективного огнестрельного оружия; они даже занялись коллекционированием механических игрушек, предлагавшихся в изобилии на европейских ярмарках.

Такой обмен ролями произошел в силу накопления Европой навыков в традиционных сферах ремесла и внедрения их в новых областях. Такой процесс обычно наблюдался в городах; ремесленники часто переезжали из одного города в другой в соответствии со спросом на них. По большому счету разглядеть такой процесс не составляет большого труда. Труднее понять, что происходило в голове европейца, заставляя ремесленника двигаться вперед, да еще стимулируя его интерес к общественным благам, когда повальное увлечение конструированием новых механизмов стало таким же важным аспектом периода последнего Ренессанса, как творчество его архитекторов и ювелиров. В конце-то концов, такое увлечение выглядит явлением отнюдь не повсеместным.

Первые промышленные зоны увеличивались за счет сращивания не только центров признанных европейских производственных предприятий (таких как текстильные или пивоваренные заводы), тесно связанных с сельским хозяйством, но и самих сельских предприятий. Такое положение вещей сохранялось весьма долгое время. Старые отрасли притягивали к себе предприятия, их обслуживающие. Антверпен служил крупным портом для ввоза в Европу английского текстиля; в результате там появились предприятия по его доработке и окрашиванию, на которых изготавливались товары углубленной переработки для отправки на рынки сбыта через тот же самый порт. Между тем в английской сельской местности торговцы шерстью сформировали первичный вариант промышленного роста через «выдачу» сельским прядильщикам и ткачам необходимого им сырья. Еще одним фактором «локализации производства» служило наличие полезных ископаемых; горная добыча и металлургия считались самыми важными промышленными занятиями, независимыми от сельского хозяйства, и предприятия данных отраслей располагались в самых разных местах.