Братья. Книга 2. Царский витязь. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Мария Семенова cтр.№ 37

– Дрочёное дитя отца с матерью бьёт, – согласилась Путинья.

Младшие девчушки подбирали обрезки, обрывки. Наматывали на травяные стебли, плели простые маленькие циновки. В Затресье такие были повсюду: хоть горшок поставить, не пачкая наскатёрника. Славницы на выданье творили крепкое, широкое, красивое плетево – тачать санные оболоки, мягкие корзины, половики, полавочники.

Две мудрые женщины не могли нарадоваться беседе. В очередь, не спеша, выкладывали подарки. Путинья раскрыла плоский короб, заставленный крохотными горшочками, стала указывать:

– Вот это, сердечко моё, тебе для доброго сна. Полнапёрсточка в водице распустишь и до утра будто в люльке проспишь, о горестях несчётных даже не вспомнишь.

– Тебе ли, сестрица, тяжких ночных раздумий не знать!.. А тут что?

– Это чтобы нутро сытными пищами не бременилось. Проглотишь горошинку, и опять хоть с молодыми пляши.

Розщепиха привезла копчёных гусей и четверы беговые ирты Пенькова славного дела. Склонилась к уху Путиньи, упредила по совести:

– Таких скоро вовсе не будет. Стался ремеслу перевод!

– Батюшки-светы! Да как же?

Розщепиха отведала пива.

– А я всё тебе как есть расскажу. Был делатель Жог Пенёк, Единца Корня сын. Нрав, не тем будь помянут, хоть в лоб, хоть по лбу стучи. Это от матери у него, от бабы злосердой! Она и меня, безвинную, смертью чуть не убила, и невестку на честное вдовство наставить не хочет. Я к ней замиряться пришла, и тут изобидела. Я с дорогим подарочкам, а она… вспомнить стыд!

– Ох, не стало совести в людях! И что Пенёк, говоришь?

– Не промолвлю слова худого, но бают у нас – упрямством сердце порушил. Оставил отрока…

Последнее слово как плюнула.

– Никак у славного источника да сын неудача? – ужаснулась Путинья.

– Ты, сестрица, сама его видела. Мимо бежит – головы не поклонит!

– Вот как. А за доченьку мою вступился.

– Это он, Путиньюшка, перед воинскими людьми хотел себя оказать. Тогда уже на сторону из дома глядел! Одно слово, приёмышек! Люди за дело, а этот всё с народцем шатущим. Так и ушёл незнамо куда.

– Слышать было от местничей, – кивнула Путинья. – В Царской ватаге прижился, у Неуступа.

– Я, сестрица, с испугу прозвания не упомнила. Как нагрянули, за порог показаться не смела! Люди страшные! И Опёнок таков при них взматереет! Всё бабка, Корениха Ерга, она всё!

– Кто ж теперь лыжи добрым людям верстает?

– А из той дружины калека. В доме влазень! Знала я, чем кончится! Ещё когда Ерга вдóвой невестке дозволила с красными рукавами гулять…

– Да быть не может! Многие ты, сестрица, обиды от неё приняла.

– И не говори, добрая Путиньюшка. Я же что? Вдовица ненадобная. Брат хлебом попрекает, Ерга кулаком убить норовит! Одна ты, голубушка, меня любишь за правду.

– Значит, вырастили приёмыша, а он…

– Вот и я им сразу сказала, тогда ещё: горе в дом зазываете! Да кто ж слушал меня?

– Погоди, сестрица разумная. С лица красавец парнишечка… улыбка хорошая…

Розщепиха поджала губы, глянула в сторону.

– Не стала б я без правды клепать. Помета злая на нём.

– Нешто тело огарышем непотребным?..

Розщепиха отмахнулась ладонью, пригубила ещё пива, наклонилась к уху подруги:

– Хуже дело! Рубцов-то мы уж каких не видали…

Изумлённая Путинья прижала руки ко рту.

– Значит, истинно бают про страшное диво! Будто являлись по Беде младенцы в письменах самородных. Из облаков падали…

– В самородных или нет, врать не стану. И про облака не скажу, это всё Пенёк хвастал. А письмена сама видела. Вот тут, на груди.

Путиньюшка заботливо отвела руку подруги, не позволила показывать на себе. Сотворила охранительный знак, наотмашь погнала зло:

– Да ну их совсем, сестрица Шамша! Давай лучше про весёлое говорить.

Галуха негромко перебирал знакомые струны. Андархский уд создан сопровождать беседы мужей. Искусное плетение звуков откликается в душах спорящих, озаряет неведомые пути. Почему дикомыты давно поняли это о своих гуслях, а в просвещённой Андархайне слушают бесносвятов, не терпящих свободной гудьбы?..

– Не нравятся мне эти слухи, – прогудел Телепеня.

– А что тебе, брат, мило последнее время? – засмеялся Марнава. – И то не так, и это не по сердцу.

– Хобот сказывает, в Шегардае дворец уже изнутри убирают, – заметила Кука. – Письма шлют туда и сюда, выкупают где ковёр, где сундук, а чего не найти, в ремесленных по памяти создают.

– Значит, вправду царевич невдолге на городской стол сядет, – мрачно подвёл итог Телепеня.

Четвёртый на совете, Лутошка, потягивал брагу, помалкивая в присутствии старших. Воруй-городок населяли очень страшные люди, но Лутошку Галуха боялся особой боязнью. Глаза писаря Окула, белые на белом лице… Борода багряных сосулек… Взмах ножа, готового с той же лёгкостью и ему, Галухе, горло рассечь…