И плясал, когда выдавался досуг. Трёхшаг, дробушки, боевая присядка! Носком валенка шапку с головы долой у соперника! А свою не отдать, выгнуться назад, упасть на лопатки, взвиться отскоком!
Так миновал несбыточный срок. Вот уже месяц тому.
Мальчик вытряхивал и вновь собирал кузовок, приготовленный для похода. Каждый день бегал смотреть, как гуляют у небоската шаткие столбы за́вертей.
«Мама, а приедут за мной?»
«Обязательно, сынок. Котлярам знаешь сколько деревень обойти надо? Где сирот подобрать, где обетованных вроде тебя…»
Если мама говорит, значит, всё сбудется.
Только сегодня он снова никого не дождался.
Мальчик обошёл скалу-останец, глянул вниз. На распахнутом бедовнике ещё стоял день, за холмом уже мрел вечер. Там был совсем иной мир, уютный, замкнутый, обжитой. На самом дне долины – хвостатый ком зеленца. Выше – лес, где он протоптал тропинку наверх. От опушки, переступая плетёными лапками, к нему шла мама.
Она была красивая. Так люди говорили. А ещё – мудрая, величавая. Все её слушали. И бабушка, и молодой отчим, и даже свирепые некладеные быки.
Когда она подошла, мальчик развёл руками: опять никого. Мама обняла его, тоже стала смотреть. Он спросил:
– Позволят мне тебя навещать?
– Вначале нет, – сказала мама. – А потом… как заслужишь.
Он пообещал:
– Заслужу. Я скучать буду.
Стоять с мамой в обнимку было куда веселей, чем одному. Необозримый бедовник отлого уходил в закрой. Тени, бродившие между тучами и землёй, понемногу делались гуще.
– Бабушка пряженцы жарит, – сказала наконец мама. – Пойдём, маленький Свард.