— У меня температура… Попить бы.
— Доктор в городе. А магазин за углом, пей, хоть залейся.
Автомобиль укатил, Антонина двинулась дальше.
В конце улицы действительно стоял небольшой ладный магазин, тоже кирпичной кладки.
Антонина вошла внутрь, прошлась вдоль выставленных товаров, остановилась возле бутылок с водой и другими напитками.
— Вам что? — подошла к ней продавщица.
— Пить. Воды…
— С газом, без газа?
— Не знаю.
— Лучше без газа. — Продавщица взяла бутылку, пошла к кассе. — Сорок пять рублей.
Антонина молчала, удивленно смотрела на нее.
— Женщина, сорок пять рублей! — повторила продавщица.
Антонина постояла в раздумье, медленно повернулась, покачиваясь от слабости, двинулась к выходу.
— Вы чего? — крикнула вслед продавщица. — Денег нет, что ли?.. Так возьмите бесплатно. Не обеднею.
Антонина не оглянулась, не ответила, побрела дальше. По сторонам дороги за высоченными заборами прятались особняки богатых людей.
Спустя какое-то время Антонина покинула поселок, оказалась в пустом незастроенном поле, в дальнем конце которого виднелись простенькие дома еще не снесенной деревеньки.
Начался дождь. Она не обращала на него внимания, старалась унять усиливающуюся дрожь, старательно куталась в подаренное ей промокшее покрывало…
…Деревенька была крохотная, с кривой улочкой, со старыми покосившимися домиками. Кругом ни души. Дорогу перебежала собака и скрылась в каком-то дворе.
Антонина добралась до конца улочки, совершенно обессилев, остановилась, присела на старое поваленное дерево.
Так она сидела, слегка раскачиваясь, стараясь унять дрожь от проникающего во все клеточки холода и дождя.
— Чего сидишь? — услышала она за спиной чей-то голос.
Оглянулась, увидела щуплого, невысокого росточка, седовласого мужичка без возраста под стареньким зонтом.
— Чего, спрашиваю, мокнешь под дождем? Окочуриться решила?
— Некуда идти, — как-то жалобно, по-детски ответила Антонина.
— Заблудилась, что ли?
— Заблудилась.
— Ну-к, давай, тетка, поднимайся. — Мужичок довольно резво подхватил ее под мышки, попытался поднять. — Вставай, говорю. Отогреешься, оклемаешься, погребешь дальше.
— А куда это?
— Ко мне. В избу! В деревне я почти один остался, остальных повыселяли. Все таунхаусы строят! Пошли, зазноба! Хоть очухаешься маленько.
— Мне в город.
— Куда по такой грязище?! Свалишься где в канаву, не выгребешь. Давай, крути педали. Я подмогну.
Антонина с помощью мужичка с трудом поднялась, он одной рукой обхватил ее за талию, другой прикрыл дырявым зонтом, и они довольно скоро зашагали в глубь деревеньки.
Избенка неожиданного доброжелателя оказалась маленькой, покосившейся, почерневшей от дождя и времени. Вокруг двора почти плашмя лежал старый забор, в дальней стороне покоился такой же изношенный сарайчик.
Пересекли двор, хозяин ногой толкнул незапертую, расхлябанную дверь, первым вошел внутрь, махнул гостье:
— Заходи, ничего не бойся.
Антонина вошла, тяжело опустилась на первую попавшуюся табуретку, сбросила покрывало, вытерла ладонью слипшиеся волосы, проследила за мужичком, суетившимся вокруг газовой плиты.
— Зараз мы кипяточку покруче, в него листочки мяты, смородинки, медочку ложечку, и всю твою простуду выгонит.
— Один живешь? — спросила Антонина.
— А уже лет десять как! — живо откликнулся тот. — Детей бог не дал, жена, вот как ты, простудилась, ушла к господу на вечную беседу.
— Зовут как?
— Пантелей! А тебя?
— Антонина.
— Красивое имя. А мое всю жизнь за мной бегает. Как только не кличут: Пантюха, Пантюшка, даже Пентюх… А я и не обижаюсь. Не обращаю внимания. Больше смеюсь.
Чайник на плите зашипел, забулькал, Пантелей ловко налил в две чашки кипятка, бросил в них какие-то снадобья, перемешал старой столовой ложкой, поставил на стол. Предупредил:
— Сразу не пей. Пусть настоится. К утру будешь как новенькая.
— Мне бы сегодня уйти, — произнесла Антонина, касаясь пальцами горячей кружки.
— Не советую. До автобуса тут километр с лишком, а тащиться одной рискованно. Тем более в таком состоянии. Гляди, какой дождина хлыщет!
— Ну, останусь, допустим, — неуверенно согласилась Антонина. — А спать где?
— Вон две койки. Старые, на пружинах. Одна моя, вторая для гостей. Которых тут хрен дождешься. — Пантелей захихикал, вдруг замолчал, вопросительно посмотрел на нее. — Меня, что ли, опасаешься?
— Неудобно как-то. Мужчина все ж. Незнакомый.
— Где ты видишь мужчину?
— Вот сидит.
— Давно меня так не называли. Надо же, мужчина, — мотнул головой хозяин. — Благодарю за комплимент.
— Все равно неудобно.
— Неудобно знаешь что? Сигать на парашюте с застегнутыми портками. Вдруг беда в небе случится! А что касается меня, то я, драгоценная, вовсе не опасный. Причем давно. И слава тебе, господи, за это. Только лишняя была обуза. — Он перекрестился, спросил: — Сама в городе живешь?
— В городе.
— А что занесло в эти края?
Антонина отпила чаю, пожала плечами:
— Каталась по озеру на лодке, перевернулась, чуть не утонула.
— Одна, что ли, каталась?
— Одна.
— Муж есть?
— Был.
— А крыша над головой какая-никакая есть?
— Не знаю. Вернусь, пойму.
Пантелей тоже сделал глоток из чашки.
— А ты, поглядеть, красивая, дородная.
— Кому как.
— Сколько годков-то?
— Много.
— Мне тоже не мало. Сейчас вспомню. — Он засмеялся, крутнул головой. — Надо же, из головы выскочило. Во, кажись, сверкнуло. Пятьдесят четыре уже! А вообще-то я их не считаю. Все одно рано или поздно помирать. Сколько есть, все мои.
Антонину качнуло, повело в сторону, она с трудом удержалась на табуретке.
— Плохо…
— Так чего ты сидишь, никудышная? — кинулся к ней Пантелей. — Давай в койку. Без всякого разговора. Держись за меня! — Он довел ее до кровати, откинул одеяло, быстро поправил подушку. — Спи и ни о чем не думай. Главное сейчас — выздороветь.
Антонина рухнула в мягкую постель, в какой-то момент попыталась разглядеть склонившегося над ней мужичка и в тот же миг провалилась во что-то темное, колючее, обхватившее ее со всех сторон…