Антонина двинулась к ним.
Первым ее увидел пацаненок. Удивленно посмотрел на незнакомую женщину, дернул отца за сорочку:
— Пап… тетя…
Артур оглянулся, как-то на миг замер, даже вроде задохнулся.
— Здравствуй, Тося, — произнес, вытерев от масла руки и отбросив тряпку.
— Здравствуй, — ответила Антонина и усмехнулась: — Мастерите?
— Да вот, кто-то выбросил старье на свалку, я затащил во двор, учу Юрика разбираться в двигателе. Все на кусок хлеба пригодится.
Антонина перевела взгляд на мальчика, нелепо спросила:
— Сынок, значит?
— Сынок, — улыбнулся Артур, повторил: — Юрик.
— Большой. На тебя похож.
— Все так говорят. А ты, значит, освободилась?
— Можно и так сказать.
— А вы кто? — спросил Юрик.
— Кто я? — переспросила Антонина, глянула на Артура. — Спроси у папы, кто я.
— Пап, кто эта тетя?
— Потом расскажу. — Он взял пацаненка за плечи, развернул. — Пока погуляй, а мне нужно с тетей поговорить.
Юрик убежал, оглядываясь, Антонина спросила:
— Наверное, плохо пацану без мамы? Скучает?
— А чего скучать? — пожал плечами Артур. — Он же ее ни разу не видел. Как родился, все время со мной. Я ему и папка, и мамка.
— Жениться еще не собрался?
— Зачем, Тось? Сначала пацана важно поднять, а уже потом о себе думать, — неуверенно спросил: — Может, чайку вскипячу?
— Не нужно. Я ненадолго.
— Ненадолго — это как?
— Поговорим, и уйду.
— Куда?
— Еще не решила.
— Так ведь… ведь вроде это твой дом?
— Был мой, теперь твой.
— А я не возражаю… Живи себе, места хватит. Думаю, как-нибудь уладимся.
— Ты, может, и уладишься, только я вряд ли.
— А что нам делить, Тось? Все, что было, этими годами как-то вымылось, потускнело. Можно сказать, отодвинулось. У каждого своя жизнь. А Юрику женский пригляд очень даже не помешает.
— Нет, Артур. У тебя, может, и потускнело, а я вот вошла во двор, и всю холодным потом. Не хочу… вернее, боюсь возвращаться в то время. Да и тебе с твоим сынком это ни к чему. Живите себе с богом. Мне ничего от тебя не нужно. Все, что нужно было, в свое время взяла. За то и расплатилась. — Она легонько поклонилась, через силу улыбнулась. — Прощай, милый… Беспокоить больше не буду. А если как-нибудь вспомню, то это тебя не касается. Это уже мое…
Неторопливо и грузно повернулась, пересекла двор, махнула замершему на веранде Юрику, плотно закрыла за собой калитку и вскоре скрылась в узкой зеленеющей улочке.
Артур провожать не стал. Просто стоял и смотрел Антонине вслед. Не заметил, как рядом появился сын.
— Пап, чего ты такой? — настороженно спросил Юрик. — Что тебе тетя сказала?
— Поговорили.
— А почему ты не пригласил ее в дом?
— Не захотела. У нее другие важные дела. — Артур помолчал, затем улыбнулся, подмигнул пацаненку. — Давай за работу, сын. Нам до ночи нужно успеть собрать двигатель, — и потащил Юрика к старому разобранному «жигуленку».
Деревенька Мальки за эти годы каким-то чудом умудрилась уцелеть. Коттеджный поселок подступил к ней почти вплотную, и десяток почерневших домиков смотрелись теперь нелепо и трогательно.
Антонина вышла из автобуса совсем близко к окраине деревни, огляделась, без особого труда угадала хозяйство Пантелея, направилась к нему.
Пантелей в крохотном огороде орудовал лопатой, готовя землю к посадке картошки, и появление Антонины никак не почувствовал.
Она остановилась возле повалившегося и вовсе не нужного заборчика, какое-то время наблюдала за старательным мужичком, негромко позвала:
— Пантелей.
Он отставил лопату, прислушиваясь, не почудилось ли.
— Пантюша…
Увидел, узнал, охнул, отбросил все, спотыкаясь и чуть ли не падая, кинулся к гостье:
— Тоня… Тонечка… Ненаглядная!.. Неужто вернулась?
Помог войти во двор, упал на колени, стал целовать подол платья, потом руки, неловко обнимал, без устали бормотал:
— Что ж не сказала?.. Что ж не предупредила! Я бы встретил, приготовился, на остановке бы стоял денно и нощно. Что ж ты, голуба, так неожиданно?.. Родная, желанная, долгожданная… Я ведь утром просыпался, ночью засыпал в надежде, что скоро вернешься. Боялся, господи… как же я боялся, что дом снесут и ты не найдешь меня. Оборонялись, защищались, не пускали этих лихоимцев ломать нас. Но ты успела… Нашла. Теперь пусть ломают, теперь будем жить с тобой в новом доме. Вдвоем! И счастью моему не будет пределов.
Антонина не отвечала, почти не разбирала слов Пантелея, послушно шла в дом, подчиняясь его воле, его неумелому вниманию, нежности, ласкам. Счастливо и отрешенно улыбалась…