Входя в дом, оглянись - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Мережко cтр.№ 91

С тяжелым стоном и дыханием она садится на нарах, соседка снизу заглядывает к ней:

— Чего ты там?

— Сон… Думала, не проснусь.

— Это у каждой так. Полгода помучаешься, потом пройдет.

Антонина улеглась и снова уставилась в низкий, падающий на нее потолок. И опять одно наваждение за другим… Крестилась, шептала:

— Господи, помоги мне…

Тюремная церковь была деревянная, чуток скособочившаяся, с хлипкими ступеньками. Антонина толкнула дверь, вошла внутрь. Здесь было пусто, сумрачно, тепло. Шла вечерняя служба. По углам молились заключенные, молились истово, прося помощи, пощады, милосердия. Тоненько и ладно пел маленький церковный хор осужденных.

Антонина подошла к большой иконе Богоматери, замерла, глядя на почерневший от времени лик. Опустилась на колени, замерла. Услышала за спиной шаги, оглянулась. К ней подошел щуплый, невысокого росточка, седовласый священник.

— Первый раз тебя вижу. Новенькая?

— Недавно привезли, — ответила Савостина, поднявшись.

— Помолиться пришла или исповедаться?

— Пока помолиться. К исповеди еще не готова.

— Ну, молись. Будут вопросы — обращайся.

— Хочу спросить, батюшка, — остановила его Савостина. — По ночам сны мучают. Не дают уснуть… Хоть руки на себя накладывай.

— Перекрестись, — велел священник.

Антонина перекрестилась.

— Молитвы знаешь?

— Немного.

— Это негоже. Дам молитвослов, будешь учить. Сюда за что попала?

— Можно сказать, за убийство, — не сразу ответила Антонина.

— Мужа или любовника?

— Мужа убила, любовника хотела убить.

— Тяжкий грех, милая. Не просто будет отмолить, до Господа дойти, чтоб помог.

— Каждый день буду приходить.

— А как без этого? Иначе умом тронешься. Только Бог в такой беде и помогает, — повернул голову в сторону молящихся заключенных. — Гляди, сколько здесь обездоленных. И все за помощью к Нему ходят.

Священник ушел в глубь храма, Антонина снова опустилась перед иконой, стала молиться искренне, отчаянно, со слезами.

Весна наступила как-то сразу, ярко, застала врасплох. Растаял снег, ушла слякотная зима, заиграло в безоблачном небе солнце. Становилось по-летнему тепло, лопались листочки на деревьях, пробивалась трава в земле, отчаянно и радостно перебранивались птицы на деревьях.

Во дворе Савостиных стояла «неотложка», рядом топтались санитар и водитель, посматривали на дом, откуда должны были вывести Настю.

В калитке маячила Нинка и еще несколько соседей.

Наконец Настя появилась. Ее придерживали доктор, санитар и Артур, она ступала осторожно, внимательно глядя под ноги, улыбаясь от своей беспомощности. Живот ее стал совсем круглым, выпирал из-под кофты, мешал смотреть вниз.

Спустились вниз, по-быстрому открыли двери «Скорой», помогли беременной забраться внутрь. Артур, растерянный и нелепо улыбающийся, тоже полез в машину, махнул Нинке:

— Не забудь закрыть калитку!

— Надоел, господи!.. — отмахнулась та. — Езжай уже с богом!.. Главное, чтоб пацан был. С девкой не пущу!

«Неотложка» тронулась, выкатилась за ворота, мягко понеслась по зеленеющей улочке, включив на всякий случай сирену.

Ночью не спалось. Переворачивался с боку на бок, таращился в темный потолок, вставал попить воды, снова ложился и снова хоть бы в одном глазу.

Уснул незаметно как.

В окно уже лился розовый утренний свет, просыпались птицы, грохотали редкие машины, давала о себе знать живность в сарае.

Мобильник зазвонил резко и неожиданно.

Артур кинулся, сел на постели, не сразу понял, откуда звонок.

Взял трубку — номер незнакомый.

— Слушаю, — ответил Артур. — А кто это?.. Не совсем понял. Это вы что, серьезно? — отчаянно закричал он. — Кто говорит, спрашиваю?!. Врете! Этого не может быть! Это неправда! Когда?.. Когда это случилось?.. Я не верю!.. Я не верю вам!.. Врешь, сволочь! Она живая!.. Живая, слышишь?!. Скажи, что так?.. Что ребенок? Ребенок живой?.. Живой, спрашиваю?!. Но когда?.. Когда это случилось?.. Боже мой!.. Боже! — Он отбросил трубку, завертелся, закрутился на постели, свалился на пол, стал кататься по нему, плача, прося, проклиная.

Двор тюрьмы был вытоптан и хорошо подметен. Заключенные женщины в обеденный перерыв занимались кто чем. Кто-то о чем-то сплетничал, кто-то пробовал играть в волейбол через сетку, кто-то просто грелся на солнышке.

Антонина расположилась отдельно от всех на дальней лавочке, держала в руках исписанный лист бумаги, смотрела перед собой отрешенно, успокоенно.

Подошла товарка по камере, присела рядом.

— Чего сидишь?

— Просто так. Думаю.

— О чем?

— Вот, письмо получила.

— От кого?

— От мужика.

— Любовное, что ли?

— Не знаю, — улыбнулась Антонина. — Хочешь, почитай.

Товарка взяла письмо, стала читать, слегка шевеля губами. Закончила, мотнула головой.

— Надо же. Чуть не разревелась… Кто такой?

— Так, никто…

— Незнакомый, что ли?

— Знакомый. Случайно.

— А написано так, вроде всю жизнь любовь.

— Такой, наверное, человек.

— А друга у него похожего нет?

— Вряд ли. Отвечу, спрошу.

На середину двора вышла старшая, громко скомандовала:

— Осужденные, строиться!.. Обед закончен!

Ночь в тюрьме тихая, покойная, почти беззвучная. Только иногда доносится лай сторожевых собак, мерное журчание воды в унитазе, кашель заключенных, неожиданные окрики во дворе кого-то из охраны.

Антонина лежала на своих нарах, привычно смотрела в потолок, улыбалась, вспоминала строчки из письма Пантелея:

«Драгоценная и ненаглядная моя Антонина! Каждый день думаю о тебе, переживаю, молю Бога, чтоб Он смилостивился и ты поскорее оказалась на воле. Даже не могу передать словами, желанная моя, как я жду того часа, того момента, когда вновь увижу тебя, кинусь навстречу, что-то скажу, даже сам пока не понимаю что, обниму так, чтоб не напугать, и никогда больше не буду отпускать. Ты не позволяешь проведать тебя, а мне так этого хочется! Я ведь только гляну на тебя, поддержу, возьму за руку, как тогда, когда шли к автобусу, скажу хоть пару слов и сразу уеду. Не стану надоедать, потому что понимаю, как тебе тяжело. Мы ведь, Антонинушка, почти незнакомы, виделись вообще ничего, но что-то такое в моей душе перевернулось, что я не могу тебя забыть. Вспоминаю, думаю, переживаю, иногда даже плачу… И конечно, жду, чтоб мы встретились хотя б на секунду, на минуту, а может, даже на всю жизнь. Все в твоих руках и Господа нашего. Целую и крепко обнимаю, твой всегда Пантелей. Пантюшка».