Весело напевая, гигант продолжал свой путь, не подозревая, что под дном телеги он перевозил в корзине именно того, с кем бы не желал повстречаться. Шарль с быстротой скорохода догнал вора и спокойно улегся в корзину под экипажем. Великан бы перестал радовался, если б мог подозревать значение обоих призывов Шарля, раздавшихся, когда телега остановилась. Первый зов собрал рассеянных по окрестности шуанов. Второй сигнал повелевал им следовать за телегой вдоль дороги. А добряк Барассен беспечно продолжал свое путешествие, и не подозревая о таинственной шайке, которая сопровождала его в пути.
Шарлю легко было бы на открытом месте остановить вора и отнять у него свое добро, но он прежде всего хотел узнать наверняка, кто был в действительности этот бесстыдный малый, так потешивший его в хижине Генюка.
Мало-помалу день клонился к вечеру.
– Э-э! – бормотал счастливый Барассен. – Я знаю кое-кого, кто сегодня как следует выспится.
Со дня бегства из Парижа он спал только под открытым небом и теперь помышлял, как о празднике, о возможности растянуться на чистых простынях.
В сумерки плут проезжал мимо Ивона и Елены, которые, по совету Порника, выжидали за кустарником наступления ночи, чтоб под защитой темноты войти в Ренн.
Слабый отблеск дневного света брезжил еще, когда гигант увидел вдали городские стены.
– Я на верной дороге – вперед! И через полчаса в городе!
Когда на землю опустилась ночь, он предоставил лошади самой идти в темноте. Нечего было теперь беспокоиться о направлении. Город находился перед ним, и беспечный путешественник с блаженным спокойствием помышлял о близком отдыхе. Но вдруг лошадь встала. Барассен замахал кнутом. Но животное замерло как вкопанное.
В ту же минуту телегу окружили пять-шесть теней, поднявших за раз крик на бретонском наречии, непонятном для Барассена.
– У, у! – произнес он. – Похоже, дела мои пошли не так.
В эту минуту справа на дороге вспыхнул факел.
Тогда верзила различил в ночном мраке очертания огромного ветхого дома. Во время войны жители так тщательно закрывали на ночь двери, ставни и все щели, чтоб изнутри по проскользнул луч света, что путешественник мог идти в темноте у самого дома, не подозревая о его соседстве.
– А! Вот наш путешественник! – весело крикнул по-французски человек с фонарем в руке.
– Ага! Так я въехал в Ренн? – спросил Барассен, щурясь на свет.
– Нет, вы от него на расстоянии трех ружейных выстрелов. Да только в эти печальные времена моей гостинице пришлось бы совсем худо, если б я не вздумал маленько заворачивать путешественников, едущих в город.
Видя, что гигант смотрел тревожно на пятерых парней с подозрительными лицами, окружавших телегу, трактирщик прибавил: – Это мои прислужники; они явились на шум колес вашей телеги, чтоб отпрячь лошадь и снести ваши вещи.
– Мне очень жаль, что я причинил им напрасное беспокойство, потому что мне непременно надо быть в Ренне, и каким бы ни было расстояние до города, я не могу остановиться на дороге, – сказал Барассен, подбирая вожжи, чтоб хлестнуть лошадь.
– А, если у вас в Ренне дела, не терпящие отлагательства, то я отказываюсь от своего намерения залучить вас к себе, – любезно отвечал трактирщик, делая знак своим людям, чтобы они очистили дорогу для лошади.
– А мне очень жаль, что я не могу остановиться у вас. Но, вы понимаете, дела прежде всего, – сказал путешественник, стараясь в свою очередь быть любезным.
– Как же! Это совершенно справедливо.
Гигант поднял кнут, чтоб ударить лошадь.
– А! Кстати, – сказал трактирщик, – раз уж вы едете в город, окажите мне услугу.
– С удовольствием. Какую?
– Скажите Карюжу, что завтра утром я буду у него.
– А где я увижу Карюжа? – спросил великан, опуская кнут на спину лошади, которая тронулась шагом.
Трактирщик пошел за ним, крича:
– Когда вы доедете до ворот Ренна, Карюж, начальник поста, потребует у вас бумаги.
При этих словах Барассен так сильно дернул вожжи, что, если б удила не разлетелись пополам, они рассекли бы лошадь от рта до хвоста. Осмотр бумаг не входил в его планы.
– Так что ж? Разве вы не едете? – спросил удивленный трактирщик.
– Я думаю, что со мной что-то случилось, посветите-ка своим факелом.
– Так это правда. Удила лопнули… А! Вот счастливый случай для меня. Потому что если только вы не захотите довести животное за уши до Ренна, то должны оставить его и вашу телегу до завтрашнего утра здесь, а вам остается отправиться в город пешком.
– Зачем же мне уходить, дорогой хозяин? Вы так любезно приглашали меня остановиться у вас, что я просто не могу отказаться, – сказал, улыбаясь, Барассен, вылезая из телеги.
– А ваши спешные дела?
– Завтра на рассвете я выеду, – отвечал он, следуя за хозяином, освещавшим дорогу факелом.
Трактирные слуги остались, чтоб выпрячь лошадь и вдвинуть телегу в сарай.
В эту эпоху бретонские гостиницы поражали своей простотой. В них гость чувствовал себя немножко удобнее, нежели под открытым небом, вот и все.
Весь нижний этаж был занят кухней, служившей также общей залой. Над ней находились три или четыре обширные комнаты с несколькими кроватями для путешественников. Первый прибывший мог выбирать себе постель – привилегия драгоценная при сквозном ветре, дующем через разбитые окна. Все стремились к кровати в уголке. Что до стола, не покрытого скатертью, то он предлагал пищу весьма скудную: ржаной хлеб, очень редко – говядину и вино, которое за неимением стаканов пили прямо из горшка.
Можно было подумать, что Барассена ждали и специально для него уже накрыли ужин.
Садясь за стол гость спросил:
– Хороши ли у вас постели?
– Отличные. Вас доставит хлопот только выбор; ведь вы мой единственный постоялец.
– Тем крепче я засну.
– Случается, впрочем, что заходят сюда, по дороге на родину, уволенные моряки. Здесь их первая станция из Бреста, а они иногда приходят очень поздно. Несчастные так измучаются, что ни о чем уж не думают, кроме сна. Ручаюсь, они не побеспокоят вас своей болтовней.
Слушая трактирщика, Барассен весело покачивал головой: спокойная ночь была его давней золотой мечтой.
Он плотно поужинал, в твердом убеждении, что на сытый желудок лучше спится. Потом, вставая, пропел: – Теперь, бай-бай!
Трактирщик со смоленым факелом в руке отвел его в верхний этаж в комнату с восемью кроватями.
– Выбирайте любую, – предложил он.
Барассен ощупал их, как знаток, и выбрал самую мягкую, подальше от окон.
– Спокойной ночи, – сказал хозяин, удаляясь.