– Говори.
– Это насчет того, что вы сказали.
– Что же?
– Вы произнесли: подождем.
– Ну?
– По-моему, так лучше не ждать.
– Отчего же? – спросил разносчик, угадывая что-то особенное в голосе верзилы.
– Я забыл сказать вам, что вдова отстала не потому только, что я прибавил шагу, но еще и потому, что на углу улицы ее задержал человек с пренеприятной физиономией и, сказав ей что-то, пошел рядом.
– Кто это такой?
– Лицо прековарное, кошачье. Я заметил, что при его приближении щеки старушки стали белыми, как чепец на ее голове.
Елена, казалось, равнодушно слушала их разговор, но последние слова внушили ей смутное беспокойство.
– Ты не слыхал, что он говорил женщине? – спросил Шарль.
– Нет, но я слышал ее ответ: «Да, гражданин Жан Буэ».
– Жан Буэ! – живо вскричал Шарль.
И, обращаясь с жестокой улыбкой к Елене, он сказал:
– Вот, моя гордячка, этот гость очень кстати, он быстро подвинет мои дела.
Наклонившись к девушке он шепнул ей на ухо, так чтоб Барассен не слыхал: – Я сказал тебе, что в жизни всякой женщины есть минута, когда она отдается своему злейшему врагу, чтобы спасти себя или того, которого любит…
Елена подняла голову.
– Что вы хотите сказать?
Барассен в это время отворял дверь.
– Бежим, вот они! – крикнул он.
И скрылся.
Шарль быстро направился к двери и только на пороге обернулся, чтоб ответить Елене.
– А то хочу сказать, милашка, что этот Жан Буэ несет тебе серьезную опасность, я же пока займусь твоим возлюбленным.
И он бросился на улицу вслед за Барассеном.
В те несколько минут, что она оставалась одна, девушка старалась сообразить, где она слышала имя Жана Буэ.
Вдруг ее передернуло.
Она вспомнила, что по дороге в Ренн говорил молодой шуан об этом человеке, одном из двенадцати судей Пошоля.
В ее памяти воскресла от начала до конца эта фраза молодого Порника:
– Боже, избави вас повстречаться с Жаном БуЭ-этим бывшим патером, который еще полгода назад не вылезал из постели, пока стирали его единственную рубашку, а теперь обладает миллионом украденным у своих жертв.
Дрожащая Елена тут же вспомнила слова, которыми Парвик завершил портрет Буэ: – При том кутила и любит приволокнуться за женской юбкой, но тотчас же срубает бедной женщине голову, когда устанет веселиться.
Перекрестясь, девушка покорно шептала:
– Шарль прав, вот приближается опасность.
Вскоре дверь отворилась, и торговка, пропуская вперед гостя, – произнесла голосом, несколько взволнованным: – Войди, гражданин Буэ. Твой приход – большая честь моему скромному жилищу.
IV
Прежде чем продолжать наш рассказ, нужно объяснить, каким образом Барассен попал в услужение к Шарлю.
Мы видели его на украденной лошади разносчика сначала по дороге в Витре, потом в Ренн: ловкая выдумка, чтоб обмануть обокраденного, который, по разумению Барассена, должен был броситься по его следам, лишь только заметит пропажу.
Бандит хорошо понимал, что он в безопасности только в городе, несмотря на пребывшее из Парижа предписание об его аресте.
– Ба! – рассуждал он. – Оказав какую-нибудь услугу синим, всегда можно выиграть себе помилование. Если я буду им нужен, они забудут отослать меня в Париж. Да и то, если им удастся наконец схватить меня за шиворот. А от шуанов я не надеюсь ни на какую прибыль. Что толковать с дикарями, в языке которых я ни бельмеса не смыслю…
Шагая возле лошади – так как не хотел трястись в телеге по изрытой дороге – Барассен не раз замечал, как из-за куста сверкало дуло ружья какого-нибудь притаившегося шуана.
– Да, – шептал он, – пребывание в этих окрестностях очень нездорово для меня. Что за чертовщина влезла мне в голову – направиться в Бретань? Как будто я буду в большей безопасности в стороне, опустошенной войною! А я-то надеялся поразжиться грабежом! Да, странная мысль!
Взвесив все шансы избежать опасности, он наконец принял решение.
– Верно, мне покойнее будет в городе. Сначала я доберусь до Ренна, потом перейду в Брест, если в Ренне не найдется никакого путного занятия для такого славного молодца, как я. Из Бреста – в Лориен, Рошфор или, наконец, в Нант, пока не найду где случая обделать хорошенькое дельце.
Он прибавил с грубым смехом:
– Путешествие для меня легко теперь, когда я еду в повозке.
С рассветом, позволявшим ему лучше править по овражистой дороге, великан почувствовал усталость и взобрался на телегу. Тогда он и увидел лежавшие там товары.
– Какое счастье! – обрадовался он. – А я воображал, что разжился пустым экипажем. Сколочу-ка я денежку на базаре в Ренне! С капитальцем я отыщу двух-трех настоящих молодцов и с ними – за проектик.
Лошадь шла вперед, пока Барассен развивал свои честные планы, и наконец путник увидел, что недалек конец его беспокойств.
– Сегодня, – говорил он, – я буду ночевать в Ренне, в хорошей постели. А! Наконец-то я вознагражу себя за все невзгоды, отдохнув два, лучше – три дня, по крайней мере.
Вдруг он прервал свои рассуждения и озадаченно воскликнул:
– Как! Опять эта проклятая шутка… еще днем! Удивительно.
Возле телеги раздался крик совы – призыв шуанов.
Осторожный Барассен остановил лошадь, сошел на землю и обошел вокруг телеги. На дороге никого не было – его взгляд везде встречал безлюдную пустыню. Вдали раздавались крики шуанов, но сами мятежники оставались невидимы.
– В конце концов, – решил он, – этим людям не до меня. Пускай себе делают свое дело.
Он опять влез в телегу, но едва устроился на сиденье, как тот же крик повторился два раза очень близко от него и с переливом, вероятно, заключавшим в себе тайный смысл.
Невольно он вздрогнул и прошептал:
– Следует поскорее убираться. Не по вкусу мне этот концерт с невидимыми музыкантами.
Он стегнул кнутом исхудалую клячу, и та понеслась вялой рысью.
Через четверть часа Барассен успокоился и продолжал свой монолог:
– В самом деле, чего мне бояться этих людей? Решительно нечего. Если мне и светит неприятность, то, конечно, от того, у кого я позаимствовал повозку. Он, должно быть, заснул в кухне, где я оставил его вчера, а я-то, не отдыхая, шел вперед всю ночь. И так, когда он проснулся сегодня утром, я уже слишком много намотал, чтоб он был в состоянии догнать меня. Ну храбрей! Все обстоит благополучно для милого сынка моей матери.