Тайны Французской революции - читать онлайн книгу. Автор: Эжен Шаветт cтр.№ 121

Маленькая блондинка побледнела, как смерть. Ее громадная любовь к человеку, истинная сущность которого оставалась для нее тайной, делала ее легковерной.

– Едем, – тотчас объявила она без запинки.

– Не со мной, Пусета. Тут дожидаются двое моих друзей, которые проводят вас. А на мне – другие заботы для спасения Шарля. Но я скоро присоединюсь к вам.

В своем мучительном беспокойстве актриса лишилась и воли, и способности рассуждать.

– Проводите ее в дом Сюрко и не теряйте из виду, я вам вверяю залог, – шепнул граф двоим ожидавшим.

– Вот как! Госпожа едет? И не позавтракает? – сказала служанка, сходя вниз.

– Но, плутовка, завтрак состоится… и позаботься, чтоб он был хорош, потому что друг мой Шарль и я рассчитываем на славу угоститься… Только бы Шарль был точен.

– О! Господин Собачий Нос, вы можете быть покойны на этот счет: ровно в десять часов он явится сюда.

Маленький отель комедиантки, примыкавший к Люксембургскому саду, был в три этажа: к верхним пристроена была терраса в итальянском вкусе, которая спасла Кожоля, когда, убегая из Люксембурга, он перелез через стену сада рядом с фонтаном Медичи. В нижнем этаже располагались маленькая зала и просторная столовая, где ужинала веселая компания в тот вечер. В бельэтаже помещался будуар, уборная и спальня белокурой Пусеты.

Кожоль сел в столовой напротив окна за прозрачной кисейной занавеской, чтобы видеть подъезд со сводами, выстроенный на панели улицы. С этого наблюдательного поста Пьер сразу заметил бы, кто входил с улицы в дом.

Горничная приходила и входила, принося все для завтрака и накрывая стол.

– Как тебя зовут, прекрасное дитя? – спросил молодой человек.

– Бушю, гражданин.

– Бушю – твоя фамилия, о другом имени спрашиваю я тебя, собственном, которое, вероятно, очень нежно звучит в устах твоего возлюбленного…

– Розалия, вот мое имя… только, прошу верить, у меня нет любовника.

– А, ба! Да ты слишком дичишься для парижанки.

– Да я и не парижанка, я из Венсена… а в Венсене еще не перевелись честные девушки, поверьте мне.

– Я верю, даже убежден, прелестная Розалия, – говорил Кожоль, позволяя себе с красивой девушкой некоторые вольности, которых она, несмотря на недавние слова о добродетели, казалось, вовсе не замечала.

– О! Как вы любите целоваться! – воскликнула она наконец после десятого поцелуя, сочтя за нужное протестовать.

– Всюду, где я встречаю добродетель, я воздаю ей должное… добродетель привлекает меня, Розалия, привлекает против моей воли.

– Она привлекает вас слишком сильно… если вы опять примитесь за свое, я угощу вас оплеухой, – погрозила служаночка, видя, что молодой человек опять подходит, желая поцеловать ее.

– Нет, моя прелестница, ты не дашь мне пощечины… потому что ты девушка столь же экономная, сколь и умная, а чтоб отвесить мне оплеуху, тебе надо будет выпустить из рук целую гору тарелок, которые ты держишь.

И, пользуясь положением, мешавшим Розалии обороняться, Пьер, удваивая усилия, спокойно запечатлел на обеих щеках милой брюнетки по поцелую.

Предусмотрительный Кожоль, как видно, любил всюду заводить себе друзей или недругов.

– А! Милая моя, – продолжал он, – растолкуй-ка мне, каким образом ты, при всей своей добродетели, находишься в услужении у актрисы… репутация и нравы которой должны сильно возмущать такую благовоспитанную и целомудренную девушку?

– Ах, уж я совсем было одурела в Венсенском форте, с мрачными, наводящими уныние стенами.

– Так ты жила в форте?

– Да, папа мой – тюремщиком там.

– В самом деле?

– И мои два брата.

– Тоже тюремщики?

– Именно. И если бы я не убежала вовремя, то меня бы выдали замуж за Матюрина.

– Четвертого тюремщика?

– Совершенно верно.

– В таком случае семейство Бушю – почти что хозяева Венсенского форта!.. Это полезно запомнить. Если судьба бросит меня пленником в эту башню, то я запасусь твоими рекомендациями, красавица.

– Я не думаю возвращаться в Венсен, разве только решусь на это замужество.

– А почему бы тебе не стать женой Матюрина, который внушает мне невольный интерес, хотя я не знаком с ним.

– О! Он слишком стар.

– Так уж и стар?

– Еще бы! Когда я собиралась уехать, его назначили смотрителем форта… по старшинству. Папа и братья говорили, что это даст мне завидное положение.

– Твой отец и братья правы, Розалия. Посуди сама: госпожа смотрительница Венсена! Это щекочет самолюбие… уж не считая того, что с этаким мужем тебе нечего будет без устали обороняться против дерзких нападок мужчин на твою честь… да, сознаюсь с грустью, они очень дерзки… О! Нравы, нравы! Закрываю свой лик от стыда.

Кажется, Кожоль употреблял свои руки для совсем иного, а не для сокрытие своего лица, потому что камеристка, высвобождая стан из его объятий, крикнула:

– А, скажите пожалуйста! Шутник какой! Долой руки! Мне смешно, что вы корчите из себя моралиста.

– Как! Я не моралист!.. Я, который советует тебе брак с Матюрином?

– Да, вы что-то слишком интересуетесь им… Да в конце концов, ваш совет бесполезен: я не хочу выходить за Матюрина, чтоб потом умирать с тоски в Венсенском форте, когда я совершенно счастлива здесь с своей маленькой госпожой.

– Ты ее очень любишь?

– Она так мила, кротка и весела… и добра просто до глупости! Потому что если бы она не была так добра, разве бы она согласилась жить одна в этом углу, сохраняя верность этому мрачному красавцу, который приходит сюда когда ему вздумается, уходит потом, тратя свое время Бог знает на что и беспрестанно твердит: «Скоро, скоро мы разбогатеем, уедем из Парижа и заживем счастливыми супругами далеко отсюда».

– Мне кажется, это очень приятно.

– Да, но в ожидании проходит грустно золотая молодость, а между тем у нас не было бы недостатка в развлечениях, если б госпожа выслушала хоть четвертую долю всех предложений к ней.

– Скажи пожалуйста, Розалия! Да я преклоняюсь перед твоей глубокой добродетелью: ты столь строга к себе и снисходительна к другим. Твое негодование, что Пусета не допускает двух или трех привязанностей разом, доказывает в себе опытную мудрость добродетели.

– Да что ж! В конце концов, это глупо! Ведь она только своим Шарлем и дышит.

– Да, как выражаются, готова за него в огонь и в воду, – прибавил Кожоль, смеясь.

– Вы посмеиваетесь? Однако это чистая правда, до последнего слова, все, что я сказала вам. Да вот пример: пять месяцев тому назад, когда горел Одеон – что напротив, – мы рисковали все обратиться в жаркое, соседи благополучно выбрались… а она – нет. Ее господин Шарль был там и не хотел выходить, так и она осталась как дура, возле своего возлюбленного.