Тайны Французской революции - читать онлайн книгу. Автор: Эжен Шаветт cтр.№ 114

– И этот случай?..

Ивон громко захохотал.

– Честное слово! Я его нашел. Когда ты наливал мне «Тавеля» мне пришло в голову примешать твоей дряни в «Божанси».

При этом открытии Лебик испустил страшный крик бешенства. Забыв обычную осторожность, он отскочил на два шага, чтоб потом броситься вернее на свою добычу. Но прыжок его остановило дуло направленного ему в грудь пистолета.

– Шаг вперед, и я убью тебя как собаку, – сказал молодой человек спокойным голосом, еще больше раздражившим Лебика.

– Гром и молния! Будь ты проклят! – повторял гигант, душимый бессильной яростью, и чувствуя уже признаки приближавшегося непобедимого сна.

– Поди, спи! Мы сочтемся завтра утром, – сказал кавалер, предоставляя бандита действию усыпительного.

И он вышел из погреба.

Видя, что враг удалился, Лебик едва сдержал крик радости. Когда он услыхал стук затворявшейся за Бералеком двери, он выпрямился, весь дрожа от волнения, стараясь могучим усилием стряхнуть с себя оковы сна.

– Тысячи виселиц! Я думаю, что успею еще выбраться из дома, – вскричал он.

Шатаясь из стороны в сторону, он направился к выходу, который щетно искали роялисты.

– Этот красавец-щеголь – болван, он оставил мне шанс к бегству, – бормотал исполин, опираясь о стену.

Но то, что он называл шансом, был тонкий расчет кавалера: он сообразил, что быстрый прием наркотика произведет почти мгновенное действие. Оставляя Лебика одного, он надеялся, что первой мыслью гиганта будет – направиться к тайному выходу, но уйти далеко ослабевшему великану не удастся… он упадет или на пороге… или уже в самом коридоре, не успев затворить за собой дверь… словом, его попытка к бегству откроет секрет спрятанного лаза.

Выйдя из погреба, Ивон нашел своих товарищей, мнимых пьяных, настороже и готовых исполнить любой его приказ.

Прождали с пять минут.

– Я думаю, теперь можно сойти. У нашего негодяя было довольно времени, чтоб заснуть, – сказал Бералек своим соратникам, запасшимся свечами.

В первом погребе было пусто. Но во втором кавалер, шедший во главе, внезапно остановился и шумно захохотал:

– А! – радостно вскричал он. – Черт меня побери, если я мог когда-нибудь догадаться, что выход находится в подобном месте!

А что поделывали пленники Точильщика, Кожоль и его лакей Лабранш в то время, когда Бералек расставлял Лебику сети, надеясь отыскать тайный ход в подвале дома Сюрко?

Мы оставили графа в ту минуту, как лакей собирался поведать причину, зажегшую в нем желание отомстить жене.

– Итак, господин Лабранш, ты женат… на пятидесятилетней женщине… и, как кажется, несмотря на весьма почтенные годы, добрая госпожа Лабранш предается проказам, которые раздражают ее впечатлительного супруга. Ведь ты это хотел дать мне понять, не правда ли?

– Да, граф.

– Ну, теперь начинай рассказ, я весь обращаюсь в слух… А прежде всего один вопрос. Когда я нашел тебя здесь, ты говорил, что в плену уже больше трех лет… Прибавим к ним еще эти длинные месяцы заключения, проведенного вдвоем, это по меньшей мере составит четыре кругленьких года.

– Да, я попал в когти Точильщика в мае 1795 года, – отвечал Лабранш с отчаянием.

– А в декабре 1793 года, – продолжал Кожоль, – после поражения вандейской армии, когда я доверил тебе сестру и мать, чтоб вести их из Бретани в Париж, ты еще не был женат.

– Я женился через два месяца после казни этих дам на революционном эшафоте, то есть в апреле 1794 года.

– Следовательно, ты жил с женой не более года?

– Да, едва год.

– А любил ты ее?

– Нет, – сухо отвечал лакей.

Граф с удивлением взглянул на него.

– Так любезный мой, если ты не любил жену, которой уж тогда было сорок пять… и которая, по твоему собственному признанию, не была красива… на кой черт ты женился?

Вопрос, казалось, смутил Дабранша.

– А! Вижу что я нескромен, – продолжал Кожоль, заметив его смущение, – тогда обойдем молчанием этот предмет. Другой вопрос: если ты не любишь жену, значит, это не ревность разжигает твою месть?

– Нет, я хочу отплатить ей за эти долгие годы своего плена.

– Так это она выдала тебя Точильщику?

– Я теперь убежден в этом.

– А почему же госпоже Лабранш пришла фантазия избавиться от тебя?

– Потому что она любила другого.

– В сорок-то пять или шесть лет! О, о! Кажется, в этой доброй даме сердце вечно юное! – вскричал Пьер.

После короткого размышления он с сомнением покачал головою и продолжал:

– Знаешь ли, Лабранш, что твоя история кажется мне ужасно противоречивой. Почему твоя жена, имея твердое намерение избавиться от тебя, почему она обратилась к Точильщику, когда могла воспользоваться куда более легким средством, а именно – разводом, который во время нашей блаженной Республики разлучает несчастных супругов за два часа?

– Она выдала меня Точильщику, – упрямо повторил лакей с глубокой ненавистью.

Кожоль недаром получил прозвище Собачьего Носа. Он чуял тайну за супружескими похождениями старика и старался проникнуть в истину, скрываемую старым слугой.

– Пусть так! Допускаю, что жена твоя выбрала странное средство, чтоб избавиться от тебя, выдав тебя Точильщику. В таком случае этот бандит преспокойно оставил бы тебя гнить в твоем углу, а тут я не понимаю, зачем пытать тебя – жечь пальцы, чтоб заставить тебя открыть секрет… Что же это за история с секретом, о котором ты мне говорил?

Лабранш, по-видимому, теперь горько сожалел, что предложил выслушать свой рассказ.

– Но эта история правдива, – лепетал он, бледнея.

– Только ты не хочешь рассказать мне ее… Я ровно ничего не понимаю, потому что все мои вопросы натыкаются на какие-нибудь тайны и остаются без ответа.

– Позднее вы все узнаете… когда мы выйдем отсюда, из этих мест, где жизнь моя в постоянной опасности, – ответил лакей, желая выгадать время.

– О-го! – возразил Кожоль шутливо. – Когда нас не будет здесь, очень вероятно, что ты передумаешь рассказывать мне обо всем… а мне будет не до историй, которые я слушаю… чтоб развлечься.

Почувствовав насмешку в словах Пьера, старик спросил робко и заискивающе:

– Граф не сердится за это на меня?

– Зачем мне сердиться?

– Что я принужден молчать.

– Храни свои тайны, любезный. Это твоя собственность, и мне нечего с ней делать.

Лабранш просиял от удовольствия, подумав, что хозяин равнодушен к его секретам.