1812. Фатальный марш на Москву - читать онлайн книгу. Автор: Адам Замойский cтр.№ 125

«Любой, кто не видел французской армии при выходе из Москвы, вряд ли сможет сполна представить себе, как должно быть выглядели войска Греции и Рима, возвращавшиеся из Трои и Карфагена», – писал Пьер-Арман Барро. По мнению Сегюра, армии больше походила на татарскую орду после удачного набега. Солдаты кряхтели под тяжестью раздувшихся ранцев и звенели золотыми и серебряными вещицами, подвешенными к перевязям. Повозки полкового обоза заполняли неуставные узлы. Промежутки между частями на марше занимали всевозможные фуры и телеги со всякой всячиной, тут же попадались тачки и каталки, которые тянули или толкали русские крестьяне, ставшие и сами частью добычи, а вперемешку с ними катили изящные кареты и ландо, часто с упряжками из маленьких косматых cognats. Повозки катились по три или четыре вряд посреди толп солдат, побросавших оружие или обмундирование, слуг и лагерных попутчиков. «Не стало больше армии Наполеона, она превратилась в войско Дария, возвращавшееся из дальнего похода, более прибыльного, чем славного», – так описывал виденное им граф Адриен де Майи ^{646}.

Настроение можно назвать кипучим, а открывавшиеся глазу сцены напоминали многим маскарад или карнавал. Майи с удивлением наблюдал за выездом из Москвы семейства французского купца. «Дамы были одеты, точно парижские bourgeoises ^[155], собравшиеся на пикник в Венсенский лес или Роменвиль», – писал он, добавляя, что видел на одной из них розовую шляпку с отделкой из шелка, розовый атласный жакет и белое платье с декоративным кружевом и белые же атласные туфли ^{647}.

Полковник Любен Гриуа с трудом верил своим глазам. «Густые колонны, состоявшие из солдат с разным оружием, шли без всякого порядка, слабые, тощие лошади с трудом тащили артиллерию. Люди, со своей стороны, были полны здоровья и силы, поскольку на протяжении шести недель не знали недостатка в съестном. Генералы, офицеры, солдаты, комиссары – все задействовали любое средство для транспортировки с собой всего накопленного. Изящнейшие кареты, крестьянские телеги, фургоны с впряженными в них маленькими лошадьми местных пород, перегруженные багажом, катились посередине колонн, в полном хаосе перемежаясь с ездовыми конями и тягловыми животными. Солдаты сгибались под тяжестью поклажи. Бросить хоть что-нибудь из добычи представлялось слишком жестоким. Но нет-нет да приходилось им отваживаться на это. С самого первого дня поклажу оставляли по обочинам дорог вместе с экипажами, когда впряженные в них лошади больше не могли тянуть их. Масса людей, животных и повозок более походила на миграцию народа, чем на организованное войско» ^{648}.

По разным оценкам, количество транспортных средств невоенного назначения, сопровождавших войска Наполеона при оставлении ими Москвы, варьируется от 15 000 до 40 000 единиц, а число гражданских лиц, включая слуг, достигало, вероятно, 50 000 чел ^{649}. Армия влекла и тянула за собой необычайное количество всего постороннего. Помимо снижения скорости движения и создания пробок на дорогах, такое положение производило глубоко деморализующее воздействие. Солдаты больше думали о добыче, нежели о предстоящих боях, что вносило элемент боязни в их души и отвлекало от дела, подтачивая единство даже самых лучших частей.

Фактическое количество вооруженных людей в распоряжении Наполеона на момент выхода из Москвы составляло не более 95 000 чел., а вероятно и того меньше. По свидетельству Марка-Эли-Гийома де Бодю, бывшего в то время капитаном и адъютантом Бессьера, большинство молодых солдат погибли или умерли по дороге к моменту, когда Grande Armée достигла Москвы, в результате чего остались только самые крепкие и закаленные. Такое утверждение, безусловно, верно в отношении пехоты. Солдаты не только отдохнули, но и восстановили силы за счет регулярного питания, к тому же они привели в порядок обмундирование и обувь. По мнению доктора Буржуа, войска пребывали в отличной форме. «Они шли весело и громко распевали песни», – отмечал граф де Майи ^{650}.

На капитана Франсуа Дюмонсо из 2-го полка шволежеров-улан гвардии произвели впечатление итальянцы принца Евгения, смеявшиеся и певшие при выступлении из Москвы. «Эти солдаты выглядели добрыми бойцами, – писал он. – Было очевидно, что они вполне оправились после перенесенного напряжения. Воины казались веселыми и готовыми ко всему». Данное мнение подтверждал и сам принц Евгений. Он тоже высоко оценивал состояние корпуса, хотя численность его из изначальных почти 45 000 чел. сократилась до 20 000 пехотинцев и двух тысяч всадников ^{651}.

Войска, дислоцированные дальше всех от Москвы, пребывали и в худшем состоянии. После Винково в 5-м корпусе Понятовского оставалось не более четырех тысяч измотанных людей. Вестфальцы Жюно, квартировавшие в Можайске, перестали представлять собой боевые формирования. Но в то время как кавалерия гвардии, хотя лошади и не дотягивали до нормы, выглядела сносно, а некоторые части легкой конницы, приданные разным корпусам, годились для боя, от некогда блистательной группировки Мюрата остался один только призрак.

В нескольких милях от Москвы генерал Рапп увидел остановившегося на обочине Наполеона и подъехал к нему. «Итак, Рапп, мы будет отходить к границам Польши по калужской дороге, – произнес император. – Я займу хорошие зимние квартиры. Надеюсь, Александр согласится на мир». Рапп заметил, что зима обещает выдаться холодной, и условия для жизни будут тяжелыми, но Наполеон отмел его возражения. «Сегодня 19 октября, а посмотрите, какая замечательная погода, – сказал он. – Ну, верите теперь в мою звезду?» Но, как чувствовал Рапп, то была лишь показная беззаботность, и отмечал: «Его лицо носило печать беспокойства» ^{652}.

Веселое настроение солдат, выходивших из Москвы, быстро улетучивалось по мере того, как приходилось с трудом пробираться по запруженным дорогам, стараясь следить, как бы не оказаться сброшенными в канаву тысячами повозок. Всякий раз, когда войско доходило до моста или узкого прохода, возникали распри из-за права превосходства, в ход шли кулаки, а то и штыки, не говоря уже о проклятиях на дюжине языков. Большинство мостов в тех краях представляли собой длинные сосновые стволы, переброшенные через овраги или ручьи и иногда поддерживаемые одной или двумя опорами, тогда как более короткие круглые бревна лежали поперек, образуя настил, который посыпали соломой и забивали землей, чтобы добиться ровной поверхности. Если одно из бревен сгнивало или переламывалось, остальные раскатывались вперед и назад, ноги людей и лошадей попадали в промежутки между ними, точно в ловушки, и ломались, особенно когда другие напирали и пытались продвинуться дальше. 22 октября хляби небесные разверзлись, и дорога превратилась в грязевое море. Приходилось оставлять все больше повозок, выбрасывать один за другими из ранцев громоздкие предметы, а колонны растягивались по мере того, как все больше отставших от своих частей солдат не догоняли их.