Шехерезада - читать онлайн книгу. Автор: Энтони О'Нил cтр.№ 86

— Посмеялась над моей слабостью, — продолжал он дрожащим голосом. Смех, настоящий или воображаемый, с той самой минуты звонко звучал в его ушах.

— Я над тобой не смеялась, Хамид. Никогда не смеялась.

Молчание.

— Нет, если и старалась кого-нибудь обмануть, то самого Саира. Он из себя воина изображает, Хамид. Рассказывает, как душит своих жертв их же собственными руками. Я закрываю глаза, Хамид, не в силах стерпеть. Пришлось ему сказать, будто ты меня любишь. Разве не понимаешь? Как бы я его ни боялась, он боится тебя еще больше.

— А как насчет Фалама?

— И он тоже? — воскликнула она, притворяясь, будто остро переживает очередное предательство.

— Сама знаешь, что ему говорила.

— Очередная уловка, Хамид. Как тебе известно, Фалам еще не зрелый мужчина и страстно тебе завидует. Я подумала, что его уязвил твой выговор, и в этом он обвиняет меня. Я должна была убедить его, что между нами ничего нет. Неужели действительно думаешь, будто я попросила бы его убить тебя без опасения, что он тебе доложит об этом?

Как ни странно, Хамиду понравились ее речи.

— Не удивлюсь ни одной твоей выходке.

— И по-прежнему буду им говорить, что сочту нужным, чтобы держать их в рамках приличий, Хамид. Что угодно. А если ты не будешь меня покидать, вообще перестану с ними разговаривать.

— Мне тоже будешь по-прежнему говорить, что сочтешь нужным?

— Ты действительно думаешь, будто я собираюсь тебя соблазнить? На это намекаешь, называя меня шлюхой?

Было слышно, как он тяжело сглотнул.

— Я тебя знаю, Хамид. Ты не желаешь лечь со мной в постель. Верно сказал: я обречена жить без любви. Сколько раз стояла у дворцовых окон, глядя на воркующих юных влюбленных в саду, и с отчаянием думала, что мне не суждено пережить это чудо… Его ведь невозможно подстроить, правда, Хамид? Ну, в моем возрасте и в моем положении я давно уж признала, что, хотя мужчины меня жаждут по разным причинам — в основном по тем же, которые движут Саиром, — мне уже никогда не познать священной духовной близости, настоящей любви. Хотя это не означает, что абстрактно я ее познать не могу.

— Я лег бы с тобой в постель, если бы захотел.

— Нет, Хамид.

— Мне не требуется твоего разрешения.

— Да ведь я разрешаю, Хамид, — бросила она на него манящий взгляд.

Она не могла сказать точно, но ей показалось, что он отвернулся.

— Поспать теперь позволишь? — жалобно протянула Шехерезада.

— Пока позволю, — шепнул он. — Курьеры с выкупом еще не явились.

— Ты ждешь их так скоро?

— Не люблю ждать.

Она позволила себе улыбнуться.

— Тем более надеюсь на скорое явление Халиса.

— Тогда, может быть, спросишь себя, быстро ли идет твой Халис. Может быть, я убью тебя завтра.

— Не поверю, Хамид.

— Или брошу в разрушенном городе, который тебе, по твоему утверждению, хорошо известен. Или уведу как заложницу на край света и буду угрожать тебе каждую ночь до конца твоей жизни. Готов к этому твой царевич? Подумай, далеко ли зайдет он ради твоего спасения? Поверь, меня не так легко покорить, как царя Шахрияра.

— Халис меня никогда не оставит, — уверенно заявила она, но Хамид уже растаял во тьме. — Хамид? — окликнула Шехерезада и вскоре разглядела силуэт своего похитителя, который распростерся на земле, обхватив руками голову, и энергично жевал, втайне испытывая облегчение.

— Хамид! — снова позвала она. — Можно мне теперь поспать?

Ответа не последовало. Видно, у него всегда имеется травка, которую он просто решил приберечь, поэкспериментировать, проверить, как будет реагировать на нее без наркотика.

Она улыбнулась, ибо теперь причина злости выяснилась окончательно, ревность возбуждена в полной мере, а его уверенность можно истолковать как последнюю попытку сдержать свои желания, как последний барьер, специально поставленный для их преодоления. Конечно, для спасения этого мало, но признак многообещающий. С вновь обретенной уверенностью можно переходить к следующему этапу, на котором необходимо создать страстную атмосферу, говорить заговорщицким, понимающим шепотом, стать его исповедницей. С Шахрияром этот этап успешно завершился лишь через два года.

Ее бесконечно угнетала вынужденная необходимость постоянно рассказывать сказку. Раньше она выдумывала разнообразные приключения сотен героев, бесчисленные истории, сплетала запутанный клубок рассказов внутри. А теперь связалась с единственным сюжетом об обесчещенном эфиопском князе Халисе, и чтобы растянуть на несколько месяцев историю его поисков с бесконечными неудачами и осложнениями, ей придется напрячь всю фантазию и продолжать испытывать терпение Хамида.

Раскинувшись на подушках, закрыв глаза, она припоминала собственных прославленных героев — частично родившихся из слухов о конкретных людях, угаданных человеческих качеств, стереотипных мифов, жизненной необходимости рассказывать сказки, — думая, что при всей фантастичности они столь же реальны, как живые люди. Вымышленные персонажи, сотканные из воздуха и отчаяния — Аладдин, Анис аль-Джалис, Синдбад-мореход, — были любимы не меньше, чем дети по плоти и крови. Действительно, у них много отцов, не ведающих о своем отцовстве, но именно она рожала их в муках, выкармливала, ставила на ноги, до сих пор не способная побороть инстинктивную материнскую заботливость и ответственность. И теперь, спустя много лет после принятого решения об отказе от деторождения, не сумев избежать случайного насилия, она вынуждена произвести на свет последнего героя, с которым уже ничего невозможно поделать, только питать к нему — Халису — еще больше любви стареющей матери к новорожденному сыну. И хотя сейчас особенно остро чувствуется связующая пуповина, груз ответственности облегчает сознание, что и он за нее отвечает, обещает найти и спасти. Надо отбросить сомнения, полностью подчиниться ему, чтобы он завладел ее воображением и вложил в уста рассказ о своей судьбе.

Мысль была соблазнительной, и в последний момент перед сном Шехерезада дала ей полную волю, испытав чуть ли не сексуальное наслаждение.

Вынырнувший из темноты Хамид властно стоял над ней, слыша ее вздох, в ответ чувствуя сильное возбуждение, и раздумывал… Он готов был убить ее раньше условленного срока, но не столько из-за до сих пор не явившихся курьеров с выкупом, не столько для того, чтобы оградить ее от Саира, а чтобы не полюбить сильней прежнего.

асым ковырял в плотно забитом пылью носу, стараясь показать, будто совершенно спокоен. Монотонность пустыни притупляла ощущения, воздух душил при всей необъятной шири. До боли знакомое звездное ночное небо казалось чужим. Он обычно с презрением относился к картам, навигационным указкам, розам ветров, эхолотам, полагаясь на инстинкт и самопровозглашенное непогрешимое чувство ориентировки. А пустыня как бы насмехалась над ним, унижала. Он понял, что точно не знал, куда направлялся, а это нестерпимо.