Рецепты сотворения мира - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Филимонов cтр.№ 5

Взволнованная девушка чувствовала, как это здорово – пропускать через себя все хорошее, что есть в языке. Великий, могучий, потный от напряжения пишущих людей, он входит в цензуру немытым и грязным. Приходится его скоблить, уделяя внимание каждой мелочи вроде холерных бацилл, которые прикидываются пустяком в микроскопе, но становятся эпидемией, когда попадают в открытый водоем.

На такой работе ошибка хуже предательства. Нельзя ее допустить. Лучше перестраховаться, пройтись инструментом по странным местам, чтобы язык вышел на свет чистым и поучительным, как заспиртованный эмбрион…

– Это мухоморы, – сказала тетя.

– Что? – прошептала Галя.

Минувшая ночь осталась в памяти как провал. Сердце-пулемет расстреливало голову рваными очередями. Тошнота поднималась из нехорошей глубины, словно из канализации.

Тетя Поля принесла тазик для рвоты, воду в банке, тряпку на лоб. Суетилась и объясняла, что это не ее вина:

– Свояченица с Вологодчины присылает. Северные мухоморы – злые.

– Ты о чем, тетушка?

– Я их переложила из банки на тарелку. Они целый день были на тарелке, а ты, видно, плохо помыла, вот и пожалуйста.

– Ой, пожалуйста, уйди.

– Уйду скоро. Дождетесь.

Обидчивая, как все виноватые люди. Или виноватая, как все обидчивые. С укоризной закрыла дверь. Уныло зашаркала тапками. Раньше она не была такой кислой. В детстве Галя помнила тетю хорошенькой и веселой, но это прошло, когда дядю Васю убили в Большом театре те трое. Точнее, начали в Большом, а закончили известно где.

Красавец-мужчина, франт и скандалист, дядя Вася много о себе думал и сразу начинал выступать, чуть что было не по нему. Выступление у театральной вешалки после «Лебединого озера» в тридцать девятом году закончилось для него очень печально.

Закончился балет, опустили занавес, народ поспешил в гардероб. Русская народная традиция требует убегать отовсюду как можно скорее, максимально суетясь, панически создавая ходынку на ровном месте.

Те трое хотели взять шинели без очереди. Всякий бы согласился, что они право имеют. Но только не дядя Вася, который стоял первым и уже протягивал номерки через бархатный барьер. Как после этого не верить в приметы? Номерок-то у него был тринадцатый! Холуй-гардеробщик, понятно, кинулся обслуживать тех троих, однако дядя поймал его за рукав куртки:

– Моя очередь, любезный!

Те трое переглянулись. Любезный тихо сомлел под вешалкой. Тетя Поля двумя пальцами робко потянула мужа прочь от опасности, но он уперся как бык, и даже стукнул кулаком по барьеру:

– Моя очередь!

Они велели ему заткнуться. С тем же успехом можно было плеснуть керосину в вечный огонь. Красная шторка гнева в мозгу дяди Васи заслонила от него объективную реальность. Он выставил грудь вперед и обозвал тех троих нехорошими словами. Представляю, как безмолвствовал во время этой сцены народ. Люди забыли дышать. А тем троим пришлось реагировать. Они были вынуждены. А как же? Офицерская честь! Дяде дали под дых, заломили руки. Потащили наружу, мимо оцепеневшего капельдинера, у которого с груди, в последнем припадке сопротивления, дядя сорвал золоченую пуговицу с изображением лиры Аполлона.

Перед тем как запихнуть Василия в багажник, его ударили дверцей машины по лицу. Выбили из головы дурь вместе с зубами. Раздраженные перспективой сверхурочной работы, те трое не заметили, что с ноги клиента свалился хороший крокодиловый ботинок. Тетя его потом подобрала, когда воронок, разогнав пешеходов клаксоном, выскочил на проспект Маркса и умчался к Лубянке. Полина думала, что ботинок еще может пригодиться Василию. Но на другой день ей позвонили оттуда, чтобы забрала тело.

История несчастного В.В.Ражева (1905–1939), услышанная от бабушки в нежном возрасте, надолго отбила у меня желание бывать в театре. Как мог, я уклонялся от школьных культпоходов. Только достигнув зрелости, осознал, что театральный невроз сродни аэрофобии и лечится теми же средствами. С тех пор не посещаю храм Мельпомены трезвым. Пафосный бархат театральных лож и портьер источает опасность.

Кстати, в тот вечер Полина и Василий смотрели не простое «Лебединое озеро», а улучшенное. В новом прочтении, четвертый акт балета (Зигфрид кидает в озеро корону Одетты) символизирует революцию. Поэтому либретто переписали, заменив трагическую развязку оптимистическим финалом. Любовники остаются в живых. Озеро становится колхозным прудом. Лебеди танцуют по его берегам с намеком на грядущую коллективизацию.

Так она жаловалась хорошему парню, летчику Диме, на пути из Москвы в город Энгельс.

Поехала с поэтом, одновременно писала летчику – это нормально. Девушке нужен запасной аэродром. Молодой человек всегда может оказаться не тем, за кого себя выдает. Грибная версия бэд-трипа звучит убедительнее, чем наркотический дойче шоколад. Конечно, арийские химики чего только не подмешивали в сладкую плитку героя-танкиста. Героин, амфетамины, кокс. Сказки все до одной навеяны наркотиками: мескалин, опиум, пирожки Красной Шапочки. Но в нашей истории тетя вероятнее генерала. Больные женщины действительно сушат мухоморы. Народная медицина уважает яды земли. Все это очень похоже на правду.

Вопрос в другом: какова была истинная цель поездки в столицу. За какими песнями? Предыдущее письмо хорошему парню Диме, отправленное из Иванова месяцем раньше, содержит некоторые намеки:

В молодости остро чувствуешь, что для выживания на этом свете нужна большая любовь или хорошая работа. Кажется, хитрый Миша-поэт соблазнял девушку перспективой протекции. Он был ценным кадром Информбюро. На страницах армейских многотиражек выступал как ефрейтор Минометов, с боевыми виршами:

В басне «Как Вася Теркин „умыл“ белофиннов» описан подвиг снайпера, из засады расстрелявшего врагов, которые беспечно умывались в лесу. За эти стихи автора приняли в Союз писателей как родного. Так что «Ефрейтор Минометов» к середине войны уже имел знакомства в нужных кругах.

Галя училась на последнем курсе своего провинциального педа, с ужасом и тоской представляя распределение в деревню, где едят траву и гнилую картошку. А тут такая замануха – в Москву, в Главлит. Любая выпускница продаст за это душу. Что, собственно, и было условием трудоустройства.