Рецепты сотворения мира - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Филимонов cтр.№ 10

Cтраница 10

По-моему, отличная заявка на участие в фестивале стервозности: я, кажется, окончательно. Но влюбленному штурману пикирующего бомбардировщика кажется, что это победа. Летая над театрами военных действий от Финляндии до Аляски, он осыпает Иваново воздушными поцелуями, которые благосклонно принимаются на земле:

Путем взаимной переписки они восстанавливают подробности Первого (главного) поцелуя накануне Второй (мировой) войны. Три года спустя летчик признается, что все еще чувствует фантомные боли в нижней губе. Галя любила кусаться. Семейный историк должен быть готов ко всему – открытие архивов шокирует:

В то время цензура была со своим народом день и ночь в самом ахматовском смысле глагола. Мне повезло. Я знаю об этом из первых рук. Письма на фронт дышали сексом, километры строк дымились от напряжения страсти. В конвертах скрывался любовный мэйл-арт. Перлюстрация возбуждала. Никто столько не дрочил в годы Великой Отечественной, как военные цензоры.

Но это никого не смущало. Пишущие знали, что их читают не только адресаты. Да и плевать! Лишь бы после войны было лето.

Так всегда бывает во время войны. Описания любви заменяют любовь. Миллионы разлученных рисуют картины рая, сочиняют коллективный рыцарский роман, который, если бы мог быть прочитан целиком, поразил открытием – сколько нежности чувствуют люди, занятые уничтожением себе подобных. Особенно под песни Клавдии Шульженко:

Влюбленный солдат идет в атаку, убивает вражеского влюбленного солдата, стряхивает его горячие кишки со своих сапог и возвращается на одинокую койку, чтобы написать, как я скучаю по твоим объятиям.

Жизнь другого, оставшегося на поле боя, растворяется в облаке слов, застывает в янтаре последнего письма. Он умирает не сразу, но со скоростью почты, которая, опаздывая, отставая, приходит недели, месяцы, годы спустя официального извещения о смерти автора, чтобы снова оживить его в воображении адресата. Этот танец никогда не кончается. Чтение – вдох, письмо – выдох. Пишущий и читатель меняются местами, перечитала свое письмо и вижу, что не рассказала, как скучаю по тебе, мой дорогой, без тебя, твоих писем мне совсем нечего читать…

Неуверенность заставляет переписывать текст до онемения пальцев, и в какой-то момент наступает отчаяние, клиническая смерть письма, пока новый вдох не освободит из памяти ранее прочитанное.

Жаль, что действительность оказалась жестче этого милого порно и советская глушь была использована государством в иных, мрачных целях.

Но юных девушек государство интересует только в виде загса да еще почтальона, который приносит очередную серию любовных игр бумажных тигров. Ничего другого Галя знать не хотела и раздражалась, когда ее избранник писал о посторонних вещах, о смерти и горящих самолетах, как будто не верил в защитную силу ее чувства.

Она критиковала избранника за проявления эгоизма в ответ на письмо, где он признается, что не любит сбрасывать бомбы на людей, даже если это враги. Нездоровой показалась ей однажды высказанная летчиком мысль о том, что каждый взрыв уменьшает полезную площадь земли, и если война продлится еще год или два, то его самолету, возможно, некуда будет зайти на посадку.

В остальном он годился. Сильный, послушный, серьезный мальчик, с чем-то французским в своей красоте, наверное, потому, что одессит; талантливый, не хуже некоторых – отлично умел рисовать. Но главное, был готов пожертвовать всем, и собой в первую очередь, ради счастья любимой Галуси.

В старину люди имели размах. Мой прадед, Павел Васильевич Филимонов, точно знал, какие слова произнесет перед смертью. Вот они: «Раньше надо было думать!» Найденные в минуту вдохновения, слова хранились в записной книжке, ожидая своего часа. Пока час не пробил, Павел Васильевич служил.

Малороссийские Филимоновы, от которых он произошел, любили перемены и в каждом поколении искали новую стезю на другом месте. Сын адвоката из города Сумы, внук черниговского священника, Павел Васильевич выбрал для себя Одессу, где занял должность инженера надземной железной дороги в грузовом порту.

Объект назывался Эстакада. С большой буквы. В Одессе любят большие буквы. По воздушному рельсовому пути товарняки подъезжали вплотную к бортам пароходов, где не лишенные театральности биндюжники открывали настежь двери вагонов, выпуская на волю сыпучие тела муки, зерна, угля, которые потоком изливались в широкие желоба и уползали, под собственной тяжестью, в пароходный трюм. Цвет поднимающихся над Эстакадой трудовых облаков, словно индейский телеграф, оповещал город, какая субстанция нынче грузится на корабли. Во-первых, это было красиво…

Интересную работу нашел мой прадед. Словно античный бог, он восседал на перекрестке четырех стихий: у границы земли и воды, где по воздуху, плюясь огнем, бегают локомотивы.

Настаиваю – восседал. Глагол употреблен не для красоты. Время было такое: заседания да отсидки. Приличные люди относились к ситуации с пониманием. За теми, кому не сиделось, бегала злая милиция.

Оставшиеся в его жизни часы свободы инженер отдавал карточным играм. Нежно любил преферанс. Был в нем непобедим. Зимой расписывал пульку с капитанами дальнего плавания, летом вписывал сына на их корабли за мизерную плату.