— А вы не могли бы отложить ее, пока я схожу за деньгами? Это всего полчаса...
— Не имею права. Идите, может быть, успеете. Но эту пластинку спрашивают все время...
Продавщица явно мстила незнакомой покупательнице за ее «столичную» интеллигентность и красоту.
— Какая досада...
И я решился. Этакое мгновенное вдохновение.
— Зоя Корнеевна! Возьмите у меня взаймы! Три рубля!
Она глянула удивленно. С высоты роста. Наши глаза встретились. И тогда я запоздало сказал:
— Здрасте...
— Здравствуй... Но разве мы знакомы?
— Нет. Но про вас Тоська... Тося Мухина рассказывала, она рядом с вами живет. Когда вы позавчера подходили. Когда мы играли... Я там был, только вы меня, конечно, не помните.
— Да... не помню. Мне показалось, по правде говоря, что там все такие сорванцы...
Какая удача, что я был теперь не в обтрепанном костюме сорванца, а... весь такой образцовый!
Язык у меня был подвешен, я умел вести беседы со взрослыми (недаром же понравился парикмахерше Тане). С философской ноткой я заметил:
— Когда такая игра, все сорванцы...
— Да, игра ужасная... И такие слова...
Я «попал в струю»:
— Что поделаешь. Из песни слова не выкинешь. Это старинная игра, еще из крепостного права. Народная традиция.
Темина мама смотрела на меня с растущим благожелательным любопытством. И я понимал: ее радует, что среди здешних мальчишек не только шпана и опасные для Темы хулиганы, но и «вполне приличные дети».
— У меня есть три рубля... — Я выгреб зеленую бумажку из-под мундштука и скомканных документов. — Вот, пожалуйста...
— Но... это неудобно. Брать взаймы у мальчика. И как я тебе верну?
— Очень просто! Я сейчас пойду играть на то же место. Или во двор, там рядом. А вы принесете... Или вашего Тему пришлите... — Последние слова я сказал небрежно, чтобы она не догадалась о моем тайном интересе.
— А вы там... не побьете его?
Я не стал бурно возмущаться и уверять ее в нашей благовоспитанности. Хватило ума отозваться сдержанно:
— Зачем же? Мы никого не трогаем.
— И никогда не деретесь?
— Деремся, если сильно поссоримся. Но это по-честному, один на один. И только если силы одинаковые... — Это была правда. И я добавил: — А чего же мы будем приставать к человеку ни с того ни с сего? Он же... кажется, не задиристый.
— Увы, ни в малейшей степени, — почему-то слегка опечалилась Темина мама.
Она взяла у меня деньги, купила у продавщицы (явно огорченной таким поворотом дела) пластинку, и мы пошли к улице Герцена.
— Интересно, что это за пластинка? — сказал я, чтобы поддержать светскую беседу.
— Это песня Петера. Вернее, танго... Есть такая кинокартина — «Петер». С артисткой Франческой Гааль.
— Да, я знаю. Я смотрел.
Мы помолчали.
— Странная девушка эта продавщица, — проговорила Темина мама. — Откуда в ней такая недоброжелательность? И что с этой девушкой станет в пожилом возрасте...
— Сделается как старая графиня с тремя картами, — поддакнул я.
Темина мама опять изумленно глянула на меня из-под шляпы:
— Ты читал «Пиковую даму»?
Я сказал со скромным достоинством:
— Помилуйте, Зоя Корнеевна. Мне уже почти десять лет.
— Вот как... да, конечно... А мой Тема еще не читал. И вообще к Пушкину относится прохладно, как я ни стараюсь... Правда, ему пока что девять с небольшим... Зато он без ума от «Острова сокровищ».
— От «Острова» все без ума, — согласился я.
Мы расстались на углу Герцена и Дзержинского, и я пошел в свой старый двор.
На крыльце большого дома сидели Толька Петров, Амир-ка Рашидов, Семка Левитин и Валерка Сизов. Воззрились на меня. Сейчас начнется!
Я опередил возможные насмешки:
— Ну, че уставились! Я в лагерь собирался, велели в пионерской форме. Я уже совсем готовый был, а мне вдруг: «Мотай на фиг, нету для тебя путевки!» Одна там начальница, размером с дирижабль... Кому-то сплавила, наверно, мою путевочку по знакомству... Зря только документы копил. Вот!.. — И я выдернул из кармана пачку излохмаченных бумажек.
Все это произвело впечатление. Ко мне отнеслись сочувственно.
— А зато у меня вот что есть! — добавил я гирьку на свои весы. И вытащил мундштук.
— Ух ты! Где раздобыл? — Валерка протянул руку. — Дай посмотреть!
— На... В пионерской комнате стырил, когда вожатая за характеристикой ходила.
— Вот она узнает, напишет тебе характеристику, — умудренно предупредил Семка.
— Ништяк...
М-да, послушала бы сейчас меня Зоя Корнеевна!
Все по очереди подудели в мундштук. Он издавал пукающие звуки. Толька Петров «пукал» дольше всех, потом опустил мундштук и удивился:
— Уй, гляньте-ка, кто к нам идет! Панамка...
От калитки нерешительно шел к крыльцу Тема.
Теперь он был не в клетчатом костюмчике, а попроще: в потертых вельветовых «шкериках», в голубой полинялой матроске, в сандаликах на босу ногу. Но чистая панамка белела на нем по-прежнему. И это говорило о принадлежности мальчика к иному миру. У нас в панамках гуляли только дошкольники.
— Это ко мне! — поспешно и решительно сказал я. — Темчик, иди сюда! — Так у меня вышло: Темчик. И было это для него более подходящим, чем Тема и тем более Темка...
Темчик подошел. Глянул на всех светло-карими глазами. С робостью, конечно, однако без заискивания. Негромко, но отчетливо сказал, не опуская глаз. Всем:
— Здравствуйте.
— Привет, — буркнул Семка Левитин с иронической ноткой.
— Здравствуй, — сказал я. Остальные молчали.
— Он в большой ограде живет, — объяснил я, исполняя ритуал ввода новичка в наш круг. — Недавно приехал.
— Да знаем уж... — хмыкнул Амирка.
— По-моему, он девчатник, — заявил совершенно лишенный такта рыжий Толька. — Ты любишь за девками ухаживать, правильно я говорю?
— Вовсе нет! — сдержанно возмутился Темчик.
— Он на них и не глядит, — заступился я.
Темчик глянул на меня чуть виновато.
— Нет, я... гляжу иногда. Там, где я раньше жил, мы часто играли вместе, мальчики и девочки. Но это ведь не ухаживание...
Речь Темчика, более отчетливая и правильная, чем у нас (да еще с московским «аканьем»), конечно же, не настраивала в его пользу. Но дразниться никто пока не стал. Миролюбивый Валерка Сизов спросил: