Убийство в Амстердаме - читать онлайн книгу. Автор: Иэн Бурума cтр.№ 38

В последний раз Мохаммед побывал в родной деревне своего отца в 1999 году проездом, путешествуя по стране на своем белом «пежо». Он недостаточно хорошо знал берберский язык, чтобы свободно общаться с родственниками, а деревушка, из которой почти все юноши уезжали работать в Европу, потому что едва ли могли заработать на жизнь, выращивая зерно и маслины в твердой красной глине, не представляла для него особого интереса. Он предпочел пожить в Уджде, где почти все свое время проводил в кофейнях, слушая западную поп-музыку.

После убийства ван Гога в прессе много писали об успешной интеграции Мохаммеда в голландское общество. Говорили, что он был «способным, умным ребенком», «положительным», популярным и активным членом общины. Это отчасти правда, но один из учителей средней школы, где он учился, помнит, что он был «робким и замкнутым» ^[37] мальчиком, постоянно отводившим взгляд в сторону. Он всегда страдал излишней полнотой, был не в ладах со спортом и стеснялся девочек. Однако учился он очень прилежно, потому что хотел получить хорошие отметки, сделать карьеру и преуспеть в жизни.

Когда Мохаммед поступил в среднюю школу имени Мондриана, она еще была смешанной. Около 40 процентов учеников имели иностранное происхождение, в основном марокканское. Все принимали участие в театральных постановках, в демонстрациях мод и в школьных экскурсиях. Но за время учебы Mo произошли изменения. Мусульманским девочкам запретили ездить на школьные экскурсии. Мальчики прогуливали уроки и все время смотрели спутниковое телевидение или сидели в закусочной на соседней площади Аугюста Аллебе. За пять лет школа стала «черной», почти 100 процентов учеников составляли «аллохтоны».

Спустя несколько недель после гибели ван Гога я разговаривал с директором смешанной школы в восточном районе Амстердама, недалеко от места убийства. В его школе учатся дети сорока двух национальностей. Когда речь заходит об экскурсиях и других внешкольных мероприятиях, против участия в них своих дочерей всегда выступают марокканские родители, а не турки или другие мусульмане. Однако марокканские девочки числятся среди самых усердных учеников. «Чтобы выйти из-под влияния своих отцов», – объяснил он. Я спросил его, что он думает о Мохаммеде Буйери. Приходилось ли ему сталкиваться с радикальной молодежью такого рода?

Отвечая на мой вопрос, он начал издалека. «Десять лет назад, – сказал он, – мы советовали способным ученикам, относящимся к меньшинствам, прилагать больше усилий. Мы давили на них, говорили, что, для того чтобы преуспеть, они должны работать больше других. Часто им это удавалось, но когда получалось не так, как они рассчитывали, когда они терпели неудачу – возможно, из-за дискриминации, – они порой приходили в ярость».

Что-то в этом роде произошло, вероятно, с Мохаммедом Буйери. Его бывший учитель истории сказал газетному репортеру, что радикальная молодежь почти всегда лучше образованна. «Думаю, что в фундаментализме они находят идеалы, недостижимые для них в голландском обществе после окончания школы. Работодатели, например, не берут на работу марокканцев».

Если не считать учителей, большинство коренных голландцев, с которыми Мохаммед сталкивался в повседневной жизни иммигрантской общины, составляли чиновники: социальные работники, сотрудники службы социального обеспечения, местные должностные лица, занимающиеся распределением различных субсидий. На многих он производил – по крайней мере поначалу – впечатление разумного человека. Mo хотел быть опорой для своей общины, хотел помогать людям, обучая их работе на компьютере или организуя молодежные клубы.

Старый друг вспоминал, что Mo был жизнерадостным и любознательным юношей, знал множество интересных историй. Они вместе разносили газеты и говорили о разных вещах, от футбола до черных дыр в космосе. Его политические взгляды были умеренно левыми. Его беспокоила судьба палестинцев, но он получал информацию не из передач «Аль-Джазиры» или марокканского телевидения. Вместо них он смотрел бельгийское телевидение, которое по его мнению, было настроено не так произраильски, как голландское. ^[38] Мохаммед почти не посещал мечеть. Его религиозная жизнь практически сводилась к соблюдению поста во время Рамадана. Друзья помнят, как он, накурившись гашиша, развлекал их длинными фантастическими историями, подсказанными его богатым воображением.

Тогда он был настроен позитивно, но в 1994 году испытал первое разочарование. На месте молодежного клуба, который он часто посещал с друзьями, было решено построить новый жилой дом. Местные власти заверили ребят, что вскоре они получат новый клуб. Те попросили, чтобы в новый клуб, находившийся недалеко от старого, их отвозили на автобусе. Их требование было отклонено. Потом им сказали, что клуб они должны будут делить со взрослыми. Общество взрослых устраивало их меньше всего, и последний вечер в старом клубе закончился актами вандализма. После небольшого бунта десятки полицейских с собаками изгнали молодежь из здания. Новое здание несколько раз пытались поджечь. Пришлось принять повышенные меры безопасности.

После окончания средней школы имени Мондриана Мохаммед поступил на курсы бухгалтеров. Затем новая неудача. В ноябре 1997 года он ввязался в конфликт с несколькими полицейскими в одном из амстердамских кафе. Когда год спустя он захотел устроиться на работу в службу безопасности аэропорта Схипхол, ему отказали из-за отрицательного отзыва полиции. Примерно в то же время негодование, не утихавшее в его районе после истории с клубом, внезапно вылилось в полномасштабный бунт на площади Аугюста Аллебе. Его участники бросали бутылки, переворачивали машины, били окна. Но Мохаммеда и его друзей там не было. Они курили траву на дискотеке в одном из северных пригородов Амстердама.

Там он встретил свою первую и, возможно, единственную подругу, наполовину голландку, наполовину туниску, высокую девушку, эффектно выглядевшую в мини-юбке. Он гордился тем, что его видели с ней. Но их отношения длились недолго. Мохаммеду было нелегко привлечь внимание женщин. Ему нравились типичные голландские девушки, возможно, потому, что он считал их «доступными' . Но порой он бывал слишком агрессивен. Во время отдыха на Канарских островах его приятель из Амстердама, тоже марокканский голландец, был обеспокоен поведением Мохаммеда, когда тот попытался познакомиться на улице с испанскими девушками. Отказ привел его в ярость. Он считал, что виной всему расизм.

Прочитав об этом, я вспомнил слова Беллари Сайда, психиатра из Амерсфорта. Он объяснял высокий процент случаев заболевания шизофренией среди мусульманских мужчин в Европе когнитивными нарушениями, вызванными ошеломляющими соблазнами. В то время как многие женщины принимают свободу западной жизни, мужчины, сталкиваясь с отказами и разочарованиями, предаются фантазиям о племенной чести и религиозной добродетели. На смену подростковому желанию «доступных» женщин приходят отвращение и гнев.

Официальным ответом на беспорядки на площади Аугюста Аллебе стало увеличение государственных инвестиций в этот район. Дом, в котором жила семья Буйери, подлежал реконструкции. Мохаммед и несколько его друзей потребовали от властей, чтобы квартиры были перестроены в соответствии с исламскими традициями. У женщин должна быть возможность войти на кухню и выйти незаметно для гостей. По крайней мере один из членов городского совета выразил понимание. Но затем снова разочарование. Никакой реконструкции, здание решили снести. Между тем социальные работники регулярно посещали живущие в нем семьи, заботясь об их благосостоянии. Мохаммед отказывался разговаривать с ними.