Вера (Миссис Владимир Набоков) - читать онлайн книгу. Автор: Стейси Шифф cтр.№ 79

Не вдаваясь в суть подписи, можно не сомневаться в том, кто именно стоял за письмами Веры. Если ее письма не производили желаемого эффекта, в общение вступал Владимир со ссылкой на «мое письмо, подписанное моей женой». Вера не возражала против подобных вмешательств. Между тем и она иногда пытается убедить мужа, чтобы там, где необходимо, выступал он сам, — даже если письмо придется сочинять ей. Затянувшаяся история с организацией парижского издания «Лолиты» изложена Владимиром от первого лица («6 августа этого года из Таоса, штат Нью-Мексико, я писал мадам Эргаз… Затем я попросил ее найти в Европе кого-нибудь, чтобы издать „Лолиту“… затем весной я снова вошел в контакт с мадам Эргаз…»), при том, что почти вся переписка велась Верой, прекрасно знавшей, что всякая подделка в конце концов раскрывается. Сама она из своей роли секрета не делала и впоследствии признавалась репортерам, что именно она и организовала европейское издание. Но на бумаге воплощала волю мужа, даже собственные письма называя его письмами. Как, впрочем, и бывало иногда, если письма писал Набоков, но по его требованию они отправлялись от Вериного имени.

Одно дело наслаждаться полной свободой в подобном эпистолярном па-де-де, другое — в этом признаться. Вера ворчала, что обрушившиеся на нее дела не освобождают от необходимости ругаться в письмах с теми, кто считает, что это она выступает под именем собственного мужа: «Позвольте мне прояснить возникшее недоразумение: я ни в коем случае не „заслоняю собой“ мужа. Он всегда принимает решения сам». После возникших между «Галлимаром» и Жиродиа осложнений Владимир направляет письмо редактору «Галлимара»: «Я не имею возможности судить, правдивы или нет слухи, доходящие до меня из Парижа. Моя жена никакое не „эхо“; просто она любезно соглашается записывать мои сомнения и опасения». В благоприятный период сотрудничества с Эндрю Филдом Вера была огорчена, услышав, что ее письмо вызвало невольную обиду. Биографу надлежало бы знать, что она просто печатает на машинке слово в слово под диктовку мужа. (На самом деле после «Лолиты» Набоков диктовал очень редко.) Вера так оправдывалась в ответ на обвинения: «Лично я была бы благодарна, если бы Вы объяснили этому джентльмену, что я всегда отвечаю на письма, адресованные мужу, только так, как он просит». Со своей стороны, Набоков никогда не отказывался от того, что писала Вера, хотя временами и просил ее добавить что-нибудь к уже отправленному ею письму, провоцируя повторное или даже третье за день послание.

Переписка нисколько не льстила самолюбию Веры, тем более что уже и до «Лолиты» угрожала поглотить ее целиком. В одном из многих десятков писем к Елене Сикорской с извинением, что пишет вместо мужа, Вера умоляет простить Владимира: «Просто он не умеет писать небрежно и второпях». Подразумевается, что она — может. Отвага и легкость, с какими она осуществляла деловую сторону, на самом деле не так-то просто давались ей. Вера считала, что английский у нее неважный, что она «плохо пишет письма», что в делах ориентируется не лучшим образом, что с трудом разбирается в контрактах, что арифметика у нее хромает. В некоторых подобных оговорках присутствует доля прагматичного лицемерия. Так ей было удобнее; притворство оказывалось уместней там, где от нее не слишком многого ждали.

Аналогичным образом Вера открещивалась и от лавров заботливой и обожающей супруги, покорной последовательницы всех носительниц фамилии Набоковых. Ее возмущало, когда ее называли «ярой защитницей мужа». Она уверяла агента Суифти Лазара, что «Ада» — восхитительная, потрясающая книга и что она так считает вовсе не потому, что приходится женой автору романа. Когда профессор университета Ратджерса написал Набокову с просьбой назвать величайшие из не переведенных на английский язык европейских произведений, отвечала ему Вера. Профессор Уильям Лэмонт развил этот сюжет, послав примерный список своих предложений. Вера вставила от себя Белого и Булгакова, добавив: «Ну и, как Вы понимаете, я считаю „Защиту Лужина“ Набокова одним из лучших романов на русском языке». Когда же Лэмонт одобрил ее предложение включить «в список роман Вашего талантливого друга», она с трудом сдержала ярость. (Слово «друг» ее явно не обрадовало.) Лэмонта интересует ее искреннее мнение — пожалуйста. «Я выражала свое мнение как человек, прекрасно ориентирующийся в русской литературе, а вовсе не как „верная и преданная жена“». И Вера предложила Лэмонту попросту забыть ее рекомендации, настолько важно было ей — несмотря на всю ее помощь мужу, отход на второй план, принятие на себя его обязанностей — не прослыть в глазах людей пропагандисткой собственного мужа.

С близкими в отношении маскировочных средств никто не темнил. В октябре 1956 года Вера сообщала Сильвии Беркмен: «В. попросили назвать достойного кандидата на [Гуггенхаймовскую стипендию], и, по-моему, я сочинила вполне приличное письмо с перечислением твоих замечательных качеств. В., разумеется, письмо подписал, и оно встретило восторженный прием». (Не вызывает сомнений, кому тут принадлежит активная роль. «Теперь будем пробивать», — добавляет Вера ^[228].) Она неизменно испытывала неловкость, переписываясь с Сикорскими от имени мужа, особенно если ей предписывалось изъясняться в суровых выражениях. «Прости за это неприятное письмо. Спрашивай за него с Володи», — писала она своей золовке. На самом деле Владимир высказался в весьма грозных выражениях: «но я не хочу повторять их». Для друзей это двойное или препорученное авторство было вполне очевидным. Набоковы получали письма с самыми разными обращениями: «Дорогие В. В., Дорогие ВерВолодя, Дорогие автор и миссис Набоков». «Дорогие В.& В., — писал им хитроумный Моррис Бишоп в 1959 году. — Благословен английский язык с его вторым лицом множественного числа! Мне не нужно выделять, обращаюсь ли я к одному из вас или к обоим вместе; вы сливаетесь или разделяетесь сами, когда хотите». Язык оказался одновременно и благословен, и полезен. Имея два голоса в своем распоряжении, Набоковы могли использовать всевозможные языковые эффекты. Можно было проявить удвоенную настойчивость. Вера умела представить Владимира более отстраненным, его суждения — более возвышенными: «Муж просит передать, что считает „Улисса“ величайшим произведением из написанных на английском, однако терпеть не может „Поминок по Финнегану“», — уведомляла она одного филолога. Иные из грандиозных преимуществ этого семейного танго или этого клубка местоимений откроются только через десятилетия, когда подобная аранжировка будет доведена до уровня высочайшего искусства. В 1950-е же годы маскировка-имитация использовалась главным образом ради удобства. Из соображений результативности Вера прикрывала собой Владимира, из-за спины которого в кампусе она целое десятилетие не показывалась.

К тому времени когда потребовалось писать Морису Жиродиа — а также Дусе Эргаз по поводу Жиродиа, — «миссис Владимир Набоков» уже прочно держалась в седле. Отношения с Жиродиа начали портиться практически сразу после выхода в свет книги. В ноябре 1956 года «Вера Набоков» принимается убеждать Эргаз, что контракт с «Олимпией» следует считать не имеющим юридической силы; в последующие годы «миссис Владимир Набоков» пишет и подписывает целый сонм посланий, поясняющих, какой именно пункт договора в настоящий момент нарушен Жиродиа. Главная проблема состояла не столько в том, что именно в договоре имелось и что отсутствовало. Жиродиа купил всемирные английские права на роман; Набоковы намеревались сражаться за некоторую долю американских прав, которые в свое время очевидно упустили. К тому времени как начала просматриваться возможность публикации «Лолиты» в США, когда «Саймон энд Шустер» с «Рэндом Хаус» принялись за изучение романа, отношения с «Олимпией» обострились. Во Франции роман запретили; в момент судебного процесса Набоков решил отмежеваться от «Олимпии». Не без оснований Жиродиа считал, что, оказав на ранней стадии поддержку этому непопулярному произведению, он имеет право рассчитывать на благодарность за свои усилия. Набоков счел, что Жиродиа пожинает плоды собственной нерасторопности, собственного легкомысленного отношения к бухгалтерии — а также, вероятно, плоды издания книг типа «Ангелы-каратели», «Мемуары проститутки», скомпрометировавших издательство. Единственное, чего он хотел, — это прекратить с Жиродиа всякие отношения. Ситуация осложнялась тем, что роман охранялся временным авторским правом. Если в Соединенные Штаты будет импортировано более 1500 экземпляров книги или если в течение более пяти лет книга не будет опубликована в Америке, она перестанет защищаться авторским правом. Предельным сроком был сентябрь 1960 года. Договоренность с любым американским издателем насчет «Лолиты» уже становилась не роскошью, а необходимостью. И оговаривание условий с Жиродиа оказалось первой — и, как выяснилось, наиболее трудной — из невероятных задач, связанных с публикацией этой книги.