Вера (Миссис Владимир Набоков) - читать онлайн книгу. Автор: Стейси Шифф cтр.№ 76

За месяц до того, как в Париже была опубликована «Лолита», Уилсон навестил Набоковых в Итаке. Такими жизнерадостными он не видел их никогда; позднее Уилсон высказывал предположение, что трудности, сопряженные с публикацией «Лолиты», оказали на Владимира стимулирующее воздействие. Супруги произвели на него впечатление вполне преуспевающих, хотя он не слишком одобрял их чрезмерную погруженность в дела и успехи Дмитрия; со смесью гордости и страха Владимир разглагольствовал по поводу сексуальных пристрастий молодого поколения. Этот визит оказался благоприятней, чем Набоковы могли предполагать. Впоследствии Уилсон не без удовольствия признавался их общему другу, что, будучи совершенно отторгнут от Набоковых «Лолитой», он был рад случаю еще раз убедиться, насколько симпатичен ему ее автор. Потрясенный Вериной поглощенностью мужем, Уилсон был с ней, как и раньше, любезен. При всем восторге перед трепетностью отношений между супругами Набоковыми, он не смог скрыть сарказма, услышав, что Вера помогает мужу принимать экзамены. Потом они с Верой сцепились по поводу толкования французского слова, соответствующего английскому «fastidious», пришедшемуся как нельзя более кстати. Вера считала, что это означает «неуступчивый», между тем Уилсон утверждал — почти месяц после этого происходил обмен словарными цитатами, — что это значит «надоедливый». (Владимир соглашался с женой.) В конце концов неуступчивая Вера признала себя пораженной весьма неохотно, но впоследствии, комментируя этот спор, отметила в рукописи биографии: «Я ошибалась».

Прямо перед тем, как снова кануть за пишущую машинку, Вера выдала еще одну неяркую вспышку самоутверждения. Возможно, потому, что писала женщине печатавшейся, к тому же с богатым опытом преподавания, Вера заканчивает письмо к Беркмен такими словами:

«Единственное, что могу сообщить о себе, — это что ненавижу влажную жару, что у нас в квартире ужасно жарко в жаркую погоду (в августе собираемся купить дом) и что, хотя я не делаю ничего важного для себя, меня постоянно загружают работой мои мужчины, а в данный момент Владимир особенно (всеми своими письмами и массой иной бумажной работы)».

То было длинное письмо, начинавшееся рассказом об окончании Дмитрием университета, послание, из которого она себя вначале как бы изъяла. Это не первый случай, когда Вера устранялась от событий, происходивших в доме, но здесь впервые улавливается намек на некий личный подвиг. Слова «ничего важного для себя» весьма красноречивы и содержат элемент горечи. В них очевидна недосказанность. Многие дни Вера без устали печатала «Пнина», вплоть до переезда в маленький домик, который она подыскала на время осеннего семестра. Первую неделю она жила на Хэншо-роуд в одиночестве, поскольку Владимир оказался в больнице с тяжелым прострелом, и это несчастье воплотилось в главе под названием «Пнин в больнице».

Жиродиа опубликовал «Лолиту» в сентябре, но Набоков узнал об этом не сразу; впервые к Вере с Владимиром двухтомное издание романа попало 8 октября 1955 года. Первые дни после его выхода в свет прошли без особых торжеств. Набоковы в тот момент были больше озабочены судьбой «Пнина», встретившего не слишком радушный прием в Нью-Йорке, где Пэт Ковичи счел, что это собрание зарисовок, а не полновесный роман. Выходило, что «мой бедный Пнин» в гораздо большей степени заслуживает изначального названия, чем мог предположить его автор; продержав рукопись у себя несколько месяцев, Ковичи ее отверг. (Именно ему впервые Набоков сообщил о «Лолите», а также ему первому показал «Пнина», в результате Ковичи не издал ни то, ни другое.) О крайней степени отчаяния Набокова, пожалуй, говорит то, что он тут же обратился в «Харпер», чье издание «Убедительного доказательства» так поносил. «Пнин» по-прежнему оставался непристроенным вплоть до середины 1956 года, когда наконец Эпстайн запросил книгу, при этом не менее озабоченный ее сбытом, чем до него Ковичи. Вот как выразил Эпстайн мнение, возникшее в «Даблдей»: «Кто-то из нас заметил: такую книгу нашему читателю стоит сначала прочесть, прежде чем решиться нести к себе домой». Владимира угнетала судьба «Пнина», Веру же тревожила ситуация с «Лолитой» — оно и понятно, ведь Бишоп считал немедленное увольнение Набокова весьма вероятным, и это при том, что Набоковы впервые за тридцать лет почувствовали себя уверенней в финансовом отношении. И вдруг в конце 1955 года Грэм Грин неожиданно преподнес Набоковым рождественский подарок, о котором можно было только мечтать. Когда лондонская «Санди таймс» попросила его назвать три лучшие книги 1955 года, Грин включил в свой перечень некий англоязычный роман, о котором никто слыхом не слыхал и которого не оказалось ни в Америке, ни в Великобритании, только в Париже можно было приобрести это двухтомное светло-зеленое издание.

Силы, пущенные в ход Грином в Лондоне, уже вскоре дали о себе знать и в Америке. На время весеннего академического отпуска Елена Левин подыскала для Набоковых скромные апартаменты с маленькой кухней на первом этаже гостиницы «Континенталь» в Кембридже, куда они и вселились 3 февраля 1956 года, изрядно намучившись после езды по обледенелым дорогам. Набоковы обосновались там на три месяца, которые провели преимущественно в Уайденере. Именно в «Континентале» они прочли в колонке Харви Брайта в «Нью-Йорк таймс бук ревью» от 26 февраля, что книга под названием «Лолита» — «длинный французский роман о нимфетках», автор не назван — становится причиной некоторого скандала в Лондоне. Названный одной из газет лучшей книгой 1955 года, в другой газете роман был разруган как чистая похабщина. (Собственно говоря, Набоковы в большей степени, чем Грину, были обязаны главному редактору «Санди экспресс», ретрограду Джону Гордону, возглавившему контратаку на «Лолиту» ^[216]. Грин с Гордоном в совокупности составили восхитительную комбинацию.) Через две недели Брайт продолжил свои высказывания о таинственном французском романе, обнародовав имя автора и процитировав якобы Гарри Левина, назвавшего, что маловероятно, книгу чем-то средним между «Дези Миллер» и «Бесами». «Галлимар» немедленно запросил права на французский перевод ^[217].

Вера из своего номера в «Континентале» отвечала на мгновенно возникший поток издательских запросов. Она деликатно заверила издательство «Индиана Юниверсити Пресс», что, хотя ее муж и приветствует само их дерзание, все же книга не для этого издательства; в том, что роман сначала был направлен парижскому агенту, имелся свой резон. Она же, частично или полностью, составила бодрое письмо верному Пэту Ковичи, опасавшемуся за репутацию Владимира: «Лолиту» ни в коем случае не следует считать «непристойной и распутной» книгой. Это трагический роман, а трагедия и непристойность — понятия взаимоисключающие ^[218]. В начале мая супруги отправились мимо Большого Каньона в штат Юта, где сняли прелестный домик под кедрами с поросшим шалфеем участком в пять акров и с восхитительным видом на гору Кармел, причем жилье, в отличие от аризонского, оказалось весьма приятным ^[219]. Здесь Вера, а может, Владимир, а может, как Вера однажды полушутя аттестовала их союз, «V. & V., Inc.» закончили перевод Лермонтова. Набоков продолжал работать над комментарием к «Евгению Онегину», завершить который рассчитывал к Рождеству. Гора Кармел до конца июня пленяла своей красотой, как вдруг с подоконника к Вере в комнату попыталась проникнуть змея. Вера тут же увлекла Владимира на север, всю дорогу стараясь стереть из памяти воспоминание о случившемся.