Главный финансист Третьего рейха. Признание старого лиса. 1923-1948 - читать онлайн книгу. Автор: Яльмар Шахт cтр.№ 78

Епископ Тойч особенно пришелся мне по сердцу. Это был морально безупречный человек с твердым характером, пользовавшийся авторитетом, весьма далекий от светской власти. Я ставлю его на один уровень с другими церковными иерархами различных христианских вероисповеданий, которых мне посчастливилось повидать в жизни. Это его святейшество папа Пий XII, который в бытность кардиналом Пацелли, папским нунцием, посещал наш дом. Это викарный епископ Мюнхена Нойхойзлер, который попал при Гитлере в концлагерь Дахау; он был настоящим священником и духовным отцом. Это покойный епископ Вурм из Вюртемберга, который помогал мне в лагере для интернированных в Людвигсбурге и во время суда по денацификации надо мной; он был неустанным поборником морали, справедливости и свободы.

Успех моих лекций в нейтральных странах не утешал меня. Мне пришлось проводить свою кампанию просвещения прямо в штаб-квартирах наших наиболее влиятельных политических оппонентов. Со времени конференций, проводившихся под председательством Дауэса и Янга, становилось все яснее, что Соединенные Штаты Америки представляют собой решающий экономический и политический фактор в судьбе Европы. Следовало попытаться добиться поддержки населения в моей борьбе.

Мой сын Йенс выразил желание поработать год в Америке. Поэтому мы с женой воспользовались случаем совершить поездку туда осенью 1930 года. Мой друг Мелвин Тэйлор изъявил готовность принять на работу Йенса в Первый национальный банк Чикаго сроком на год. Я ответил согласием на просьбу лекционного агентства Нью-Йорка прочитать несколько лекций по экономическим проблемам и подготовил в целом около десятка различных тем для обсуждения.

14 сентября 1930 года проводились выборы в рейхстаг. Я проголосовал утром, а в полдень мы сели на поезд, отправлявшийся в Лондон. По прибытии туда на следующее утро мы были поражены результатами выборов. Национал-социалистическая партия (НСДАП), имевшая до этих выборов двенадцать депутатов в рейхстаге, получила не менее ста семи мест.

Такой результат можно было объяснить только одним: неуклонным ухудшением экономического и социального положения немецкого народа. До сих пор я обращал мало внимания на национал-социалистическое движение. Не только потому, что мало интересовался политикой как таковой, но и из-за того, что моя достаточно уединенная жизнь в Гюлене и лекционные поездки почти не давали возможности заметить растущее влияние Гитлера.

Теперь, однако, итоги этих выборов предоставляли мне удобный случай указать на последствия, ожидающие Германию, если будет сохраняться нищета, сопутствовавшая выплате репараций. Мои друзья в Сити засыпали меня вопросами и начинали давать выход на бирже своему недоверию к экономическому и политическому состоянию Германии. Естественно, у меня не было желания ставить под угрозу кредиты для Германии. Я преднамеренно рекомендовал покупать немецкие облигации, котировавшиеся на Лондонской бирже. Моя деятельность сопровождалась за рубежом большим шумом и давала положительный эффект.

Мы провели в Лондоне несколько дней перед посадкой на пароход. Трансатлантический рейс проходил спокойно, пока незадолго до прибытия в Америку я не услышал по радио сообщения из Берлина о переговорах между правительством Германии и банковским синдикатом Нью-Йорка, возглавляемым фирмой «Ли, Хиггинсон и К°». Оно ужаснуло меня. Правительство Германии снова стремилось скрыть истинное экономическое положение, накапливая долги за рубежом. На радиограмму, которую я послал правительству, был получен ответ, что поверенный в делах Германии в США Отто Кип даст мне полную информацию по этому вопросу по прибытии. Будучи теперь в статусе частного лица, я тем не менее проинформировал перед отбытием свое правительство о цели своей поездки и оправдывал свое обращение за разъяснениями желанием избежать неблагоприятной реакции в Америке в результате неоправданных заявлений.

Выборы 14 сентября не только дали сто семь мест в рейхстаге правым радикалам. Коммунистическая партия также увеличила свое представительство в нем с пятидесяти четырех до семидесяти семи депутатов. Правый и левый радикализм усилил свое влияние сверх всяких ожиданий. Умеренные партии, включая социал-демократов, потеряли в общей сложности сто восемнадцать мест.

Все тревоги, которые беспокоили меня во время пребывания на посту председателя Имперского банка, вернулись с новой силой. Неужели правительство Германии намерено продолжать свою пассивную политику?

По прибытии Кип ознакомил меня с подробностями переговоров о кредите, которые уже почти завершились. Мой друг Джордж Мернейн, партнер банковской фирмы «Ли, Хиггинсон и К°», поинтересовался, что я думаю об этой сделке, которая предусматривает трехлетний кредит, выплачиваемый третями в трехлетний период со следующего года. Я оказался в затруднительном положении, когда он спросил, считаю ли я, что выплата этого займа надежно обеспечена и что сделка разумна. Поэтому мой ответ был примерно таким:

— Разумеется, вы получите свои деньги назад, Мернейн. Будет ли это точно в срок — сомнительно. Что касается характеристики кредита как разумной меры, то я не вправе отвечать на этот вопрос, поскольку он носит политический характер.

Когда я заглянул в лекционное агентство, то с изрядной долей изумления обнаружил, что вместо оговоренных восьми-десяти лекций там скопилась буквально гора запросов. На меня особенно произвел впечатление тот факт, что среди различных тем, которые я предложил, почти на девяносто процентов запрашивалась тема репараций.

В течение последующих пятидесяти дней я читал лекции в Нью-Йорке, Филадельфии, Бостоне на востоке США, в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско — на западе. Я выступал перед аудиториями студентов и профессоров, перед экономическими ассоциациями деловых людей, промышленниками и банкирами, в многочисленных клубах и на публичных собраниях. В течение этих пятидесяти дней я спал на сорока двух различных кроватях, двадцать две из которых представляли собой спальные места в пульмановских вагонах. Иногда я выступал трижды в день. Повсюду меня сопровождала супруга.

Все мои лекции читались на английском языке, и почти за всеми из них следовала откровенная дискуссия, в ходе которой из аудитории поступали вопросы по существу, ободряющие и полезные в равной степени. Я неизменно предпочитал этот вал вопросов и ответов самому чтению лекции, поскольку чувствовал себя лучше в дебатах, чем в монологе. Более того, дебаты предоставляли мне большую возможность ознакомиться с психологией своих слушателей. На публичных обедах и частых приватных встречах я устанавливал связи со многими американцами. Даже сегодня я сталкиваюсь со многими из тех, с кем встречался в то время.

Организация подобных мероприятий всегда была впечатляющей. Большинство лекций читалось сразу после какого-нибудь общественного обеда, на котором присутствовали порой до двух тысяч человек. Правда, в этих случаях трудно было избежать несколько однообразного меню: почти всегда подавалась либо баранина, либо курятина. На многих обедах за блюдом из кур следовало на десерт мороженое. Любая попытка изменить эту последовательность оказывалась бесплодной.