Главный финансист Третьего рейха. Признание старого лиса. 1923-1948 - читать онлайн книгу. Автор: Яльмар Шахт cтр.№ 75

Меморандум вызвал большое волнение. Напряженность в отношениях между правительством и мной возросла, а дальнейшие события только усилили ее.

Перед подписанием плана Янга мы объяснили германскому правительству, что подпишем его только при условии, что упомянутое правительство согласится провести радикальные финансовые реформы. Канцлер Герман Мюллер и министр финансов Гильфердинг выразили свое согласие. К сожалению, казна была настолько истощена экстравагантной финансовой политикой, что в декабре возникла угроза невозможности выплатить зарплаты госслужащим. Опять же без уведомления меня Гильфердинг договорился с американским финансовым синдикатом о предоставлении краткосрочного займа. Однако в ходе переговоров американская фирма сочла необходимым справиться в Имперском банке о том, согласен ли он на предоставление такого займа. На этот запрос Имперский банк дал отрицательный ответ. Я сообщил Гильфердингу о позиции Имперского банка по этому вопросу и сказал ему, что не намерен отвергать заем, но хочу рекомендовать предоставление Германии банковского кредита в несколько миллионов марок в том случае, если рейхстаг примет соответствующий закон, гарантирующий выплату займа тремя равными ежегодными платежами. Поставлено было также условие, чтобы правительство выполнило свое обещание провести финансовые реформы.

Левое большинство в рейхстаге было возмущено, но в конечном итоге не могло отказать в одобрении закона, которого я добивался. То, что эта мера получила название «закон Шахта», показывало, что общественное мнение определенно качнулось в мою сторону.

Гильфердинг ушел в отставку, и вместе с ним это сделал госсекретарь Попиц, который мотивировал свой поступок следующим заявлением: «Считаю вмешательство в государственную политику со стороны председателя Имперского банка неприемлемым». Я не обиделся на Попица, позиция которого была вполне понятной с правительственной точки зрения. Позднее мы возобновили дружеские отношения.

Место Гильфердинга занял представитель Германской народной партии Мольденгауэр, добродушный, веселый уроженец Рейнской области, предпочитавший видеть светлые стороны жизни. За несколько дней до назначения Мольденгауэра мы случайно встретились с ним на вечеринке в канун Нового года в доме одного из наших друзей. Кто-то спросил Мольденгауэра, чем занимается министр финансов, на что тот ответил: «Я провожу весь день в управлении делами, пока у меня не начинает кружиться голова».

Должен признать, что Мольденгауэр знал свое дело и относился ревностно к исполнению своих обязанностей.

Выходные дни в конце года прошли тихо и спокойно. Состоялась помолвка нашей дочери Инги с дипломатом, вторым секретарем посольства господином фон Шерпенбергом. Мы назначили дату официальной церемонии помолвки на 12 января 1930 года. Но в первые дни января политическая жизнь находилась в полном разгаре, и она захватила меня полностью. В начале месяца представители заинтересованных правительств собрались на конференцию в Гааге, чтобы ратифицировать подписанный план Янга. Несмотря на мой меморандум от 6 декабря и мои разногласия с министерством финансов и рейхстагом, несмотря на то что я не получал никакой информации относительно намерений правительства, меня пригласили приехать в Гаагу, как только начались переговоры.

В Гааге мне пришлось убедиться, что все мои усилия придать плану Янга первоначальную форму оказались бесплодными. Лично мне не хотелось поступаться своими убеждениями. Я откровенно заявил, что если предложенные вредоносные изменения плана Янга будут приняты, то мне придется рассмотреть в качестве председателя Имперского банка целесообразность занятия поста в Международном банке в Базеле, который предусматривался планом Янга. Конечно, для правительства это была трудная проблема. Мольденгауэр попытался переубедить меня.

— Господин Шахт, — говорил он, — вы должны понять трудности, которые создает для правительства ваша позиция. Осмелюсь предложить, может, вы сочтете более удобным для себя уйти с поста председателя Имперского банка?

Следует напомнить, что согласно существовавшему закону председатель Имперского банка не мог быть отстранен от должности до истечения срока службы. Стоит упомянуть также, что это условие не было навязано извне, но восходит к немецкому закону от 1922 года, обеспечившему независимость Имперского банка от правительства. Лично я всегда полагал, что условие, предусматривающее невозможность отстранения председателя Имперского банка от должности, политически неприемлемо, тем более что до 1924 года срок председательства был пожизненным. Мой немедленный ответ Мольденгауэру отражал это мнение.

— Я уйду со своего поста, господин Мольденгауэр, если к этому призовет меня президент республики, но не по желанию, разумеется, временного правительства.

Мольденгауэр позвонил по телефону и предложил госсекретарю Майснеру, чтобы тот побудил президента выразить желание моей отставки. Ответ Берлина, должно быть, несколько обескуражил его. Майснер сказал, что он никогда не осмелится даже заикнуться о таком предложении перед президентом, поскольку глава государства не захочет этого делать ни при каких обстоятельствах.

Адвокаты правительства были связаны по рукам и ногам. Представителей союзных держав заверили, что будет принят немецкий закон, который заставит председателя Имперского банка присоединиться к Банку международных расчетов. Журналисты спрашивали меня, соглашусь ли я с таким законом, на что я, улыбаясь, ответил:

— Я слишком законопослушный гражданин, чтобы отказываться подчиняться немецкому закону. Однако оставляю за собой право делать собственные выводы из такого предложения.

Положение выглядело безнадежным. 3 марта 1930 года я передал личное послание президенту фон Гинденбургу, в котором определил свои взгляды. 6 марта у меня была продолжительная беседа с президентом, в ходе которой я снова изложил суть моих возражений против отклонений от плана Янга. Поэтому я попросил его понять причину, которая заставляет меня вынести ему на суд решение о моей отставке.

Характер нашего разговора лучше всего передает письмо, которое в тот же день прислал мне президент фон Гинденбург.

«Дорогой председатель Имперского банка!

С сожалением узнал из вашего послания от 3-го числа сего месяца и нашего сегодняшнего разговора о вашем решении уйти в отставку с ответственного поста председателя Имперского банка. Как я уже говорил, я весьма огорчен этим решением. Поскольку мои попытки в ходе нашего сегодняшнего разговора убедить вас остаться в должности оказались напрасными, я должен отнестись к вашему решению как к окончательному.

На мою просьбу к вам хотя бы отсрочить отставку вы ответили, что определите дату своего ухода по соглашению с правлением и генеральным советом Имперского банка и что для вас не имеет значения, состоится ли отставка через четырнадцать дней или через три месяца. И я отметил также, что вы обещали проинформировать меня о своем возможном решении.

Далее, в ходе сегодняшней беседы вы согласились учесть мою просьбу не предавать гласности причины вашего решения, которые изложили мне в своем письме. Но вы также оставили за собой право выбора, в какой форме это сделать, поскольку сочли своим долгом объяснить общественности реальную причину своего решения. Поэтому я снова взываю к вашим чувствам патриотизма и ответственности, а также горячо желаю, чтобы вы представили публике какую-нибудь другую причину своей отставки, нежели ту, что изложили в конце своего письма. Особенно прошу вас изъять доводы, относящиеся к «свободе действий», предоставленной, по вашему мнению, планом Янга странам-кредиторам, среди которых вы особенно выделяете Польшу. Мне представляется это неверным истолкованием, которое до сих пор выдвигалось только радикальной оппозицией, но не поддерживалось правительством Франции. Поэтому было бы в высшей степени прискорбным и предосудительным, если бы вы представили простое заявление в Гааге (тем более по вопросу, который оправдан международным правом) как первый возможный шаг в навязывании новых санкций. Мне хотелось бы также попросить вас опустить замечание в конце вашего письма по поводу опасности, которая угрожает нашей валюте, а также намеки относительно возможности новой инфляции, поскольку такие замечания, исходящие от столь выдающегося лица, нанесут ущерб нашей экономике, вызвав отток капитала и трудности с получением займов.