— Остальным? — оторопело переспросил Тим Джон.
— Но вы же, насколько я понимаю, решили угостить всех присутствующих здесь дам?
— Я… я… — начал заикаться Тим Джон.
Лиззи насмешливо фыркнула, и тогда уж и все мы разразились хохотом.
— Молодец, Майра, — сказала женщина постарше и повернулась к Тиму Джону: — Мы ждем. А у меня тоже найдется для тебя стаканчик на Рождество.
Он пожал своими большими плечами и молча пошел к бару.
— А теперь, — сказала еще одна женщина, миссис Флэниган, — мне пора к плите. Двадцать постояльцев будут ждать своего воскресного обеда.
Другие женщины тоже начали вставать и подзывать своих детей. Поднялась и я, направившись вместе с остальными в угол. Там малыши сидели на полу и наблюдали, как двое мальчишек постарше бросали нож с короткой рукояткой в нарисованную на деревянной стене мишень. Эти дети очень быстро втянули наших в свой круг — как это было и в Новом Орлеане. Бриджет держала с одной стороны возле себя Стивена, а с другой — Грейси. Моя помощница.
— Все ваши дети прекрасно воспитаны и хорошо себя ведут, — сказала я Лиззи, подошедшей сюда вместе со мной.
— Попробовали бы они этого не делать — их матери быстро устроили бы им хорошую взбучку. Хотя парни их Хардскраббла при случае могут быть и необузданными. Особенно банда Хикори. Хорошо, что ваших много — они могут постоять за себя. А этот, — она показала на Пэдди, — думаю, вполне способен кому-нибудь пару раз врезать.
Остальные матери уже разобрали своих детей, и в углу остались только наши.
— Мама, а где мы будем спать? — спросил Джеймси.
Я повернулась к Лиззи:
— У нас есть деньги.
— Сколько, если не секрет?
— Семнадцать долларов.
— Этого, полагаю, хватит на теплую одежду и две недели пансиона с кормежкой. Подыщем вам что-нибудь.
— Нельзя ли нам сегодня остаться ночевать здесь? А утром…
Но Лиззи сразу покачала головой:
— Мы с Маккеной живем позади таверны, но детям здесь определенно не место…
Она пожала плечами.
Когда семейные посетители разошлись, атмосфера в таверне заметно изменилась. Мужчин прибавилось, голоса стали громче, и даже все улаживавший Маккена красноречиво положил на стойку здоровенную палку. Похоже, из женщин в этом шумном месте остались лишь мы с Майрой.
Я направилась было к сестре, но остановилась. Майра была не одна. Возле нее на низких табуретах сидели четверо парней, которые оживленно с ней болтали.
— Миссис.
Я обернулась. Передо мной стоял Джеймс Маккена.
— Вам уже лучше? — поинтересовался он.
— Да, — ответила я, — и мы все вам очень благодарны.
Маккена смущенно прокашлялся.
— Ваша сестра в хорошей форме, — заметил он.
Впрочем, Майра не пила — стакана в ее руке не было. Она что-то сказала, и четверо сидевших рядом с ней мужчин дружно засмеялись.
— Мы тут не… — неуверенно начал Маккена. — В смысле, женщинам тут…
Он запнулся.
— Сама все объясни, — бросил он своей Лиззи, а сам ушел обратно за стойку.
Лиззи отвела меня в сторонку.
— Видите ли, Онора, то, что Хардскраббл стал называться Бриджпортом, по сути, ничего не изменило. Мы по-прежнему остаемся уединенной деревней за городской окраиной, а чикагские шишки не хотят пускать в город неуправляемых ирландцев.
«Да упаси нас Господь от гнева потомков О’Флаэрти», — вспомнила я.
— Маккена хочет, чтобы Бриджпорт вошел в Чикаго, чтобы у нас был свой представитель в муниципальном совете, — продолжала Лиззи. — Поэтому наша таверна должна быть респектабельным заведением, а женщины определенного типа…
— Моя сестра — не «женщина определенного типа».
— Не сомневаюсь в этом, и она быстро поставила Тима Джона на место, спору нет. Не мне их судить. Иногда девушки, чтобы выжить, или матери, чтобы спасти своих детей, вынуждены продавать то, что у них есть. Для этого существуют специально отведенные места. Например, заведение Ма Конли на Сэндс или же…
— Мы уходим, миссис Маккена. Немедленно. Не знаю, правда, куда, но вы не можете вот так… Моя сестра — хорошая женщина и огромная поддержка для меня.
Я развернулась и пошла прочь.
— Эй, Онора, остыньте, — окликнула меня Лиззи. — Я-то понимаю это. А вот Маккена… — Она вздохнула. — Никто так не замечает чужие грехи, как покаявшийся грешник. — Лиззи нагнулась поближе ко мне. — Когда мы только приехали сюда — Боже, прошло уже двадцать лет, даже не верится, — Чикаго был диким и свободным городом, и жить в нем было просто. Мы чудно проводили время в старом отеле «Сауганаш» — это в центре, где река впадает в озеро Мичиган. Всем было все равно, кто ты такой. Управляющим там работал француз Бобиен, великий скрипач. Какие он устраивал танцы! Туда приходили солдаты из Форта Дирборн, торговцы мехом и, конечно, потаватоми.
— А это кто такие?
— Потаватоми… ну, индейцы. Тысячи их жили в своих лагерях вокруг города, торгуя мехами сначала с французами, а потом и с американцами. А я танцевала с ними — со всеми до одного. Индейские мужчины не любят рил, но в вальсе могут кружить тебя так, что ты земли под собой не чувствуешь! А рил здорово танцуют как раз индейские женщины. Видели бы вы, как они отплясывали «Стены Лимерика»! А Маккена тоже бодро вытанцовывал со всеми остальными. Мы сами из Донегала, ноги у нас быстрые. Верьте иль нет, но мы, женщины, пили там наравне с мужчинами. Но с тех пор Чикаго сильно изменился. Понаехало людей с Востока, они сейчас у власти и пытаются насаждать в городе свои манеры, — продолжала она. — А некоторые хотели даже сменить название Чикаго! Это ведь индейское слово — вы знаете, что оно обозначает?
— Ну… — начала я.
Она махнула рукой:
— Да мы не против. Лучше уж называться вонючим местом, чем каким-нибудь Нью-Йорком, или Нью-Гемпширом, или Нью-Бедфордом в честь английских городов, или чем дать оседлать себя французам, как какой-нибудь Винсенс или Терре-Хот… Чикаго — хорошее название для города, и Бриджпорт станет его частью, нравится это янки или нет. Вот только… Вы простите, если я оскорбила вашу сестру, — сказала Лиззи. — Ну ладно. Сейчас нам первым делом нужно решить, где вы будете ночевать.
Мы подошли к очагу. Парни, сидевшие возле Майры, встали. Лиззи пожурила их немного и отослала.
— Слушайте, — сказала она. — Думаю, что Молли Флэниган могла бы пустить вас к себе.
Пансионы в Бриджпорте все предназначены для рабочих, пояснила она. Никаких женщин, никаких детей. Мужчины не хотят там следить за своими манерами.