— Бросьте, Лиззи, — ответил священник и подмигнул ей.
Майра рассмеялась.
— Этот отец совершенно не кичится своим положением, как отец Джилли или тот властный священник в Новом Орлеане, — шепнула она мне.
— Дайте мне знать, если я могу как-то помочь вам, — сказал отец Донохью. — Я прихожу в церковь Святой Бригитты по воскресеньям, но приписан я к церкви Святого Патрика.
— К церкви Святого Патрика, — повторила за ним я. — Именно туда мы и направляли письмо для Патрика Келли, брата моего мужа.
— В Чикаго много Патриков Келли, — ответил он. — И писем тоже много.
— Наше письмо сестры милосердия из Голуэя посылали сначала в свой монастырь, чтобы оттуда его уже передали вам.
— Из Голуэя, говорите? Так вам нужен тот Патрик Келли, у которого посох Святого Греллана?
— Да, да, все верно, — сказала я. — Именно он.
— Тогда, полагаю, ваше письмо находится у нас.
— Как у вас? Значит, он не получал его?
— Патрика Келли не было в Чикаго с середины лета, — ответил отец Донохью.
— Но все же вы его знаете? — спросила я.
— Мы все тут знаем Патрика Келли, — ответила за него Лиззи. — Хотя где он находится и когда вернется, не знает никто.
— Но он обязательно рано или поздно появится, — заверил нас отец Донохью.
Однако нам он был нужен сейчас, сегодня вечером. Куда же теперь нам податься?
* * *
После ухода отца Донохью дом Маккены вновь превратился в таверну. За стойку бара встал высокий усатый мужчина — я догадалась, что это муж Лиззи. Раньше я никогда не бывала в пабах или других питейных заведениях, торгующих незаконными напитками, но меня впечатлило, как этот человек работал с посетителями. Он реагировал на поднятый палец, кивок головы, но не обращал внимания на окрики, ловко двигаясь со своей бутылкой по залу, подливая виски в небольшие стаканчики, собирая монеты и перебрасываясь парой слов с клиентами. Это был своего рода ритуал.
Женщины собрались вокруг огня. Я встала, чтобы уступить свой стул хрупкой старушке, но тут торопливо подошла Лиззи в сопровождении двух парней. Они принесли стопку табуретов и расставили их вокруг очага.
— Это единственный день, когда в нашу таверну приходят дамы. Располагайтесь поудобнее, — сказала Лиззи, усаживая меня обратно.
Затем она представила мне каждую из почти двух десятков женщин, назвав имена и графства Ирландии, из которых они прибыли.
Я кивала и улыбалась.
— А мы из Барны, — сказала я в свою очередь. — Графство Голуэй.
Все лишь покачали головами: людей из наших краев здесь не было. Одна из женщин сказала, что слышала, будто Залив Голуэй очень красивый.
Майра беседовала с группкой людей напротив меня, и ее красная шаль ярким пятном выделялась на фоне черных одежд остальных.
Вскоре Лиззи и ее парни вернулись с подносами, уставленными белыми фарфоровыми кружками с чаем.
— Угощайтесь, леди, — сказала она и села рядом со мной.
— А наши дети… — начала я.
Но Лиззи опередила мой вопрос, показав в дальний угол. Наши дети присоединялись к группе других.
— Они там развлекают друг друга, — сказала она. — За стойкой бара — мой муж, Джеймс Маккена. Он присмотрит за ними.
Воскресный день уже начал клониться к вечеру, а мы все оставались в таверне, прячась от холодного ветра. Дрова в очаге не горели багрово-красным пламенем, как bogdeal, каменный уголь, и не давали ровного тепла, как торф. Лиззи Маккене приходилось все время ворочать поленья, чтобы они обгорали равномерно, но этот огонь согревал всех нас, пока женщины рассказывали мне о Бриджпорте, делясь разными подробностями и впечатлениями. Они сообщили, что их деревня раньше называлась Хардскраббл, а переименовали ее уже строители канала.
— И теперь как будто тяжелые времена бедности закончились, хотя это совсем не так, — сказала одна коренастая женщина.
— Ну, сейчас, правда, уже не так тяжко, как было, когда мужчины копали канал, — добавила другая. — Парни замерзали до смерти, ночуя в дырявых общих палатках, расставленных вдоль всего пути. И платили тогда нерегулярно.
— Компания то прекращала работы, то начинала снова, — подхватила еще одна.
— А вот Лиззи повезло, — продолжила коренастая миссис Маккарти, повернувшись ко мне. — Джеймс Маккена и его друг Майкл Скэнлон были здесь в числе первых рабочих. И, когда у комитета по строительству канала кончились деньги, он расплатился с ними участками земли.
— Тем не менее, — вмешалась Лиззи, — нам еще долго приходилось браться за любую случайную работу, прежде чем мы скопили денег и построили эту таверну. Но работа эта все же была — с этим согласились все женщины. Слава богу. В Бриджпорте загружались и разгружались баржи, а когда канал Иллинойс-Мичиган замерзал, мужчины работали в карьере, на обжиге известняка, на бойнях.
— На бойнях? — не поняла я.
— Это места, где забивают скот и разделывают туши, — пояснила Лиззи. — Самая крупная из них — бойня Хафа. Но они, конечно, работают только зимой: когда тепло, мясо быстро протухает.
— Ваши мальчики тоже могут найти себе работу у Хафа, — заметила одна из женщин.
— Но моему старшему, Пэдди, всего восемь, — возразила я.
— Мои сыновья начинали там в шесть, — сказала еще одна женщина — кажется, миссис Кенни. — Они были вынуждены сделать это, — продолжала она, — после того как моего мужа, Дэна, убили в лагере на лесозаготовках.
— Ну, ваши мальчики довольно крупные, — сказала Лиззи. — Они уже могут вычищать кровь в сточных каналах или сжигать внутренности. А Хаф отдает своим работникам коровьи желудки, которые тоже вполне можно есть, если потушить подольше. Это когда-то помогло нам пережить трудные времена, скажу я вам.
— Хаф бросает сердца и печень в речку, — добавил кто-то, — а мальчишки ныряют за ними — удобно.
— Ох, — вздохнула я.
Во время Великого голода мы делали вещи и похуже… Неужели и в Америке творится такое?
Майра не слушала этот разговор. Она хохотала вместе с женщинами, окружившими ее.
Подошел Тим Джон со стаканчиком виски. И предложил его Майре.
Все женщины разом умолкли. А все мужчины в баре с интересом уставились на Майру, толкая друг друга локтями.
— Очень любезно с вашей стороны, — сказала Майра, взяв у него стакан. Но потом выдержала эффектную паузу. — Я, пожалуй, все-таки подожду, пока вы принесете и остальным.