— У каждого из них осталась дома семья, — сказала я.
— Так вы тоже ирландцы? — спросила она.
— Да, ирландцы, — сказала Майра. — А вы кто?
— Я иду за вами с того момента, как вы помогли моим мальчикам, — ответила женщина. — Лоренцо, Кристоф, venez vite
[47].
В проеме двери появились двое юных музыкантов.
— Mes fils
[48], — сказала женщина. Она показала сначала на паренька повыше: — Лоренцо, — а потом — на его брата: — Кристоф.
Они подошли к нам.
Джеймси протянул руку и коснулся тугих черных завитушек волос на голове меньшего мальчика.
Пэдди послюнил палец и потер им щеку мальчика постарше, а затем принялся смотреть, не осталось ли на его руке следов грязи.
Ни Лоренцо, ни Кристоф при этом не сдвинулись с места.
Я спешно схватила Пэдди за руку.
— Извините нас, миссис, — сказала я женщине.
— Но, мама, — начал возмущаться Пэдди, — я всего лишь хотел посмотреть, смывается ли эта коричневая краска.
— Не смывается, — заверила его женщина.
— Пожалуйста, простите моим сыновьям их дурные манеры, — сказала я. — Тут все для них такое новое и…
Она остановила меня, небрежно махнув рукой.
— Куда вы направлялись?
— В Чикаго, — ответила я.
— В Чикаго? Это далеко.
— Я проголодался, — сказал Джеймси. — А мы поедим тут, в Америке?
— Лоренцо! Кристоф! Les bananes!
[49]
Двое мальчиков быстро скрылись в доме, а через мгновение появились со связкой изогнутых желтых плодов, которые мы уже видели на пристани.
Женщина отломила один из них и протянула Пэдди, а потом дала еще по одному Джонни Огу, Томасу, Дэниелу, Джеймси и Бриджет, в то время как меньший мальчик, Кристоф, вручил еще по два нам с Майрой.
— Это для ваших малышей, — сказал он.
— Бананы, — повторила для нас женщина по-английски.
Мы все закивали и улыбнулись ей.
— Ну хорошо, бананы. Но, ради всего святого, что нам с ними дальше делать? — спросила Майра.
Пэдди посмотрел на Лоренцо, потом сунул конец банана в рот и откусил.
— Ой, — сказал он и, вынув банан изо рта, стал рассматривать на нем следы своих зубов.
Лоренцо и Кристоф согнулись пополам от хохота, показывая на Пэдди пальцами.
— Garçons!
[50] — прикрикнула на них женщина, одним словом прекратив это безудержное веселье. — Лоренцо, — скомандовала она.
— Pardón, Mama
[51].
Лоренцо взял банан и очистил его от желтой кожицы, оголив белую сердцевину.
Пэдди и остальные наши мальчишки тоже очистили свои бананы и выставили их перед собой.
— А вот теперь ешьте, — сказала женщина.
Пэдди медленно откусил и начал жевать. Джонни Ог, Джеймси, Томас и Дэниел сделали то же самое. Женщина очистила банан и для Бриджет, и та тоже откусила кончик. Вскоре уже все дети радостно уплетали свои бананы и весело смеялись от удовольствия.
— Вкусно, мама, — сказал Джеймси.
Мы с Майрой тоже сняли кожицу со своих бананов. Сестра взглянула на изогнутый плод у себя в руке, потом — на меня и захихикала.
Женщина перехватила ее взгляд и тоже улыбнулась.
— Не говори ничего, Майра, — предупредила я и откусила самую мягкую и сладкую из всех pratties, когда-либо произраставших на земле.
— Банан! — воскликнула я и рассмеялась.
— Банан! — повторил Пэдди.
— Банан! — подхватил Джеймси.
— Банан! — не удержался Джонни Ог.
И наконец подключилась Бриджет:
— Банан!
Майра дала кусочек Грейси.
— Они совсем другие, ни на что не похожи, — сказала я. — Но мне нравится. Бананы.
В этот момент Стивен схватил рукой мой банан, отломил кусок и сунул его в рот целиком.
Мы все засмеялись.
— Огромное вам спасибо, — сказала я женщине. — Последние шесть недель мы питались в основном овсяной кашей. Я — Онора Келли.
— А я — мадам Жак, — ответила она.
— Майра Лихи, — представилась Майра.
Бананы.
* * *
Я заметила, что за время нашего короткого пребывания в Новом Орлеане мы могли встретить больше разных людей, попробовать больше разнообразной еды, увидеть больше разных деревьев, растений, цветов и домов, чем в Голуэе за всю свою жизнь. От впечатлений кружилась голова. И захватывало дух.
Ах, Майкл, не этот ли большой мир ты искал, когда отправлялся путешествовать?
* * *
— Это место похлеще, чем Tír na nOg, — сказала мне Майра, когда мадам Жак вела нас по улице, застроенной трехэтажными домами желтого, розового и голубого цветов.
— Le Vieux Carré, — сообщила она нам. — Французский квартал.
Мадам Жак вела нас туда, где она жила. Как ни странно, это был монастырь, в котором сестра Генриетта Делиль и еще две монахини ухаживали за больными, всеми брошенными рабами и учили их детей Слову Божьему. Обучать рабов чему-то еще было противозаконно, запрещалось учить их читать и писать, объяснила она, хотя монахиням было позволено организовать школу для свободных цветных детей.
Сама она, будучи как раз «свободной цветной», основала собственный религиозный орден, Сестры Святого Семейства, когда ее отказались принять в монастыри для белых. Все это она объясняла нам с Майрой, когда кормила наших детей, — они впервые ели в Америке.
— Боюсь, что есть только молоко и печенье, — сказала сестра Генриетта.
Только?! Наши дети едва могли есть, потому что улыбались до ушей, жуя еще теплое печенье, намазанное маслом и клубничным вареньем. Мои четверо вообще никогда в жизни не пробовали такой еды, да и молоко пили уже очень и очень давно. Томас, уплетая одно печенье за другим, все кивал Майре — так маленький лорд выражал свое одобрение.