Исключительные - читать онлайн книгу. Автор: Мег Вулицер cтр.№ 63

На острове Мауи Итан сидел в тени дерева с книгой, в рубашке с длинными рукавами и в длинных штанах – почти что в костюме пчеловода. Пока все остальные отдыхали на солнце или в воде, Итан осознал, что у него депрессия, и ему нужно не только вернуться домой, но и уволиться с работы. Он не хотел больше нести ответственность за «Смехачей» с их здоровенными тупыми головами. Итан поднялся в свой номер и позвонил Эш в Нью-Йорк. С самого приезда он ни разу не пользовался телефоном во избежание лишних расходов – он боялся, что кто-нибудь с канала разозлится на него за это. Даже его мини-бар остался нетронутым. Разумеется, все остальные из команды «Смехачей» с утра до вечера ели орехи макадамия в кофейной глазури. Итан переживал, что если скажет Эш о своем намерении уволиться, она ответит:

– Это очень импульсивное решение, Итан. Послушай, не предпринимай ничего до конца поездки, а когда вернешься домой – все обсудим.

Но она сказала:

– Если ты так хочешь.

– Хочу.

– Хорошо. Сообщи мне, когда возвращаешься. Очень люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – сказал он энергично, ощущая ее спокойную уверенность. Эш никогда не осуждала. Возвращайся домой, сказала она, и он вернется, а она будет ждать и поможет ему во всем разобраться. В поездку приглашали партнеров с супругами, но Эш решила остаться в Нью-Йорке, чтобы поработать над экспериментальной пьесой под названием «Коко Шанель кончает», которую будут ставить ночью на улице в районе мясных заводов. Эш за это не платили, но зарплаты Итана хватало на двоих. Он собрал вещи, пока другие художники плескались и ныряли в Тихом океане, и оставил записку на ресепшене для своего босса, объяснив, что решение пришло к нему внезапно, но прочно засело у него в голове. «Меня будто ударили по голове доской для серфинга», – писал он. «Не то чтобы я знал, каково это на самом деле, потому что, как вы могли заметить, я провел отпуск в тени, за чтением «Сговора остолопов». Но я должен уйти. Я даже не уверен, из-за чего».

Когда Итан вернулся домой в Нью-Йорк, его босс позвонил и попросил приехать на следующей неделе для «беседы», но он отказался. Он остался в квартире, где одержимо рисовал персонажей «Фигляндии» в маленьких блокнотах на кольцах, которых накупил целую кучу.

Иногда Джона, перегруженный задачами по робототехнике, связанными с проектированием устройств для людей с ограниченными возможностями, заглядывал в гости и проводил с ним почти весь вечер, а иногда даже засыпал на кушетке в гостиной и оставался до утра. Или же Жюль приезжала со своим бойфрендом, с которым жила уже пару лет, Деннисом Бойдом, крупным темноволосым специалистом по УЗИ.

– Его работа из тех, на которые нанимают по объявлениям в метро, – быстро сказала Жюль, когда описывала его. – И хочешь верь, хочешь нет, но из-за объявления в метро он ею и заинтересовался. Но на самом деле УЗИ – это не так просто. То есть мне не нравится, как к этому принято относиться. Он не кондиционеры чинит. Он делает важную работу, и делает ее реально хорошо. Он видит людей изнутри, видит тайны, скрытые внутри их тел. И все при помощи звуковых волн. Он словно медиум, только использует технологии.

– Чинить кондиционеры тоже важно, – сказал Итан. – Без своего кондиционера я бы в Нью-Йорке умер. Помнишь, как до тридцати восьми доходило?

– Я к тому, что он мастер, Итан. Это в каком-то смысле искусство. Он имеет дело с анатомией. С человеческими жизнями. С внутренностями людей. С их будущим.

– Я знаю. И мне нравится Деннис. Не обязательно его расхваливать.

Итан знал, что Деннис Бойд был застенчив и в прошлом имел эмоциональные проблемы. Но в целом он казался порядочным человеком, который, слава богу, не способен причинить Жюль боль; он способен только любить ее. Иногда, глядя на Жюль через всю комнату, Итан чувствовал, будто они все те же, что и десять лет назад, в тот поразительный, зыбкий период жизни. Он все еще может поцеловать ее, понял он, и сразу одернул себя: и думать забудь. В двадцать пять лет Жюль Хэндлер не была хотя бы капельку сексуальной, как и в пятнадцать, впрочем, но она до сих пор возбуждала его, просто потому что безумно ему нравилась. Жюль была умной, обаятельной и самокритичной. Ей ничего не досталось просто так, она не была избалованной. Итана тоже не баловали; и в этом они были похожи, как и в своей искаженной, гипертрофированной чувствительности. Жюль не волновалась, что покажется слишком надменной. Ее шутки часто касались ее же самой; она отбрасывала достоинство ради комического эффекта. И ее шутки смешили Итана так, что он обессилено падал на диван, на котором они обычно сидели. Итан знал, что объективно Жюль не такая уж смешная. После колледжа она пробовалась на комические роли в пьесах в Нью-Йорке – и безуспешно. Она усердно штудировала рекламу в Backstage и ходила на открытые прослушивания, сделала по дешевке довольно безжизненную фотосессию, и рассылала ксерокопии резюме, сделанные для нее другом из колледжа, который работал в копировальном центре и отличался странноватой надменностью. Ничего не помогало. Итан был основным ценителем комичного дара Жюль. Эш, напротив, вообще не была смешной, но это нормально. Почему-то ему и не требовалось, чтобы Эш была забавной. Это никому не требовалось. Ее обаяние было совсем иным.

Несколько месяцев назад Эш вернулась домой после актерских курсов, на которые она ходила вместе с Жюль, и сказала Итану:

– Бедная Жюль. Ты не поверишь, что с ней стряслось.

– Что такое?

Он взглянул на свою девушку с ужасом – он не хотел, чтобы с Жюль что-то случилось. Разве что если бы с ней расстался Деннис. Как ни странно, это событие не слишком опечалило бы Итана. Даже наоборот, он находил удовольствие в том, чтобы считать Жюль свободной, пусть сам он уже, разумеется, никогда не будет свободен.

Эш сбросила большую сумку с покетбуком и села рядом с Итаном на диван, положив голову ему на плечо.

– Сегодня на занятиях Ивонн просто насмерть ее загоняла, все твердила, что ей недостает глубины. И в конце, когда мы все уже уходили, Ивонн вдруг попросила ее остаться. Я ждала снаружи на улице, ну знаешь же, мы с Жюль всегда едим пироги после занятий. Они с Ивонн говорили минут десять, а затем Жюль вышла с таким красным, краснющим лицом, только еще пятнами. Понимаешь, о чем я, да?

– Да.

Он всегда удивлялся и умилялся тому, как необычно Жюль краснеет; он досконально изучил самые разные версии ее эмоциональных реакций.

– Будто у нее корь, – сказала Эш. – Она была на эмоциях, в совершенно растрепанных чувствах. Мы отправились в «Киев», и она рассказала, что Ивонн спросила у нее буквально: «Дорогая, давай начистоту. Почему ты хочешь быть актрисой?»

– Ваша преподавательница спросила у Жюль? Почему она ходит на курсы?

– Да. И Жюль пробормотала что-то вроде: «Ну, я хотела бы посвятить этому жизнь». А Ивонн ей: «А ты когда-нибудь спрашивала себя, действительно ли миру нужна твоя игра?» Так и сказала! Эта старуха в тюрбане. И Жюль ответила что-то типа: «Нет, хм, я не думала об этом». А Ивонн: «У каждого из нас только одна попытка прожить жизнь. И все думают, что главное – найти дело себе по душе. Но, вероятно, важно еще и то, что по душе другим людям. Может быть, миру на самом деле не так уж нужно смотреть, как ты, дорогуша, декламируешь заезженный монолог из Сэмюэла Френча или притворяешься пьяной и не стоящей на ногах. Ты когда-нибудь задумывалась об этом?»