Гудмен жил в Рейкьявике с Гудрун и Фалькором под вымышленным именем и спал на матрасе в их мелкой подсобке.
– Но почему именно Исландия? – спросила Жюль.
– Я же сказал. Из-за Гудрун.
– Как-то это все-таки странно.
– Только она была достаточно далеко, чтобы не знать обо всей этой истории с Кэти, не осуждать меня. Она никогда не осуждала никого из нас, помнишь? Она была хорошей.
Слушая его, Гудрун незаметно промокнула глаза.
– Гудмен объявился и сказал, что ему нужна помощь. Мне всегда он нравился. Входил в твою очень приятную компанию.
Большую часть года Гудмен жил с Гудрун и Фалькором, который тоже подрабатывал ткачом в свободное от стройки время. Денег у пары было мало, жили они очень просто. Часто из еды у них были только дешевые крекеры и немного скира
[4], самого терпкого и аскетичного йогурта в мире. Ночью Гудмен спал на голом матрасе под одеялом, которое сшили Гудрун и Фалькор. Он тосковал по родителям и сестре, отчаянно хотел восстановить с ними связь. В годовщину своего побега Гудмен испытывал невыносимую тоску по родине, думая о семье в нью-йоркской квартире, об аромате стряпни матери и о счастье иметь чудесных близких, собственный ключ от дверей дома. Он знал, что совершил роковую ошибку. Она принесла его семье столько же страданий, сколько и ему самому.
День за днем Гудмен жил своей новой, полной трудностей исландской жизнью, и проходя по улицам Рейкьявика мимо таксофонов, усилием воли сдерживал себя, чтобы не позвонить домой. Однажды в марте он отправился к Гудрун и Фалькору, зачерпнул большую горсть монет и положил ее в сумку, а на следующий день во время перерыва на стройке в Брейдхолте Гудмен ушел, чтобы позвонить по таксофону на обочине дороги. Дрожа, он засовывал в прорезь одну монету за другой, пока на другом конце океана его мать не сняла трубку и не ответила своим красивым материнским голосом, а он сказал ей просто:
– Мама.
Бетси Вулф глубоко вдохнула, выдохнула, а после произнесла:
– Боже мой.
Гудмен знал, что звонить домой рискованно, но прошло столько времени с тех пор, как он убежал, и, возможно, уже никто не поджидал его в засаде. Возможно, о нем даже забыли. Лучшие детективы, Манфредо и Спивак, поначалу часто звонили Вулфам, спрашивали, не знают ли они чего-то, но со временем они стали звонить все реже.
– Честно говоря, у нас слишком большая нагрузка, – признался Манфредо Бетси. – На самом деле, мы тут вообще умираем. Департамент недавно уволил двух ребят, и предстоит еще больше сокращений. У города нет денег.
Много лет спустя подростка из провинциального Коннектикута обвинят в двух жестоких изнасилованиях, и он сбежит в Швейцарию в поисках беспечной жизни, которую будут обеспечивать его богатые родители. Но этот мальчик был хищником, в чьи лапы попала не одна жертва, и его дело не могло так просто забыться, арест считался бы триумфом. Случай Гудмена, изначально менее сенсационный, оказался куда менее приоритетным, нежели другие дела. Гудмен, нервно звонивший из-за границы, испугался на мгновение, что его родители и сестра тоже забыли о нем, что они решили двигаться дальше. Он сказал несколько неуверенных слов матери, но Бетси разрыдалась в трубку и принялась умолять сказать, где он.
– Я не могу. Вдруг телефон прослушивается? – сказал он.
– Не прослушивается, – ответила Бетси Вулф. – Просто скажи мне. Ты мой ребенок, и мне нужно знать, где ты. Это пытка для меня.
Он сказал матери, где он, и затем, действуя по-родительски решительно, но не говоря никому ни слова, даже Эш, родители отправили ему денег в Исландию через хитрые банковские схемы. Он был их сыном, и они точно знали, что он невиновен, и поэтому они сделали то, что нужно было сделать. После того, как деньги без проблем дошли, они напряженно ждали, и наконец решили, что справедливо сделать вывод, что об их сыне забыли, так что, возможно, даже получится навестить его. Пришло время сказать Эш, решили они.
– Однажды я пришла поле школы домой, – рассказывала Эш в кафе, – и родители позвали меня в гостиную. Они выглядели очень странно. Я думала, они скажут, что Гудмена нашли, и он мертв. Я просто не смогла бы вынести этого. Но затем они сообщили, что он в порядке, живет в Исландии, они отправляют ему деньги с марта, и мы наконец встретимся с ним. Я чуть не умерла. Мы все начали плакать и обнимать друг друга. Я думала, что разорвусь, храня эту тайну от тебя, Жюль. Но мои родители сказали: «Не говори никому!» Прямо как мафия. И я не могла ничего сказать Итану. В смысле, что я рассказываю ему все, с тех пор как мы вместе. Я говорю с ним об очень личных вещах, ты знаешь.
– Ты и Итан, – сказал Гудмен. – Я все еще не могу поверить. Мама написала мне. Черт возьми, Эш, ты не могла найти кого получше? Он мутант, не обижайся. Мне нравится этот парень, но я бы никогда не сделал на него ставку.
– Никому не интересно твое мнение о моей личной жизни, – улыбаясь, но все еще сквозь слезы произнесла Эш.
Затем она повернулась к Жюль и сказала:
– Но я, конечно, не могла рассказать Итану, потому что кто знает, что он подумает. Или сделает.
– Что? – сказала Жюль, – Он до сих пор не знает?
– Нет.
– Ты шутишь? Он твой парень, и вы очень близки, – она пристально смотрела на Эш.
– Я знаю, но не могу рассказать ему. Отец убьет меня.
– Это точно, – сказал Гил Вулф, и все вежливо, неловко засмеялись.
– У Итана совершенно неконтролируемые взгляды на жизнь, – сказала Эш. – Представления о том, что этично, а что нет. Его личный кодекс. Ты когда-нибудь видела его мультик, где президенту Фигляндии объявляют импичмент, а вице-президент – кажется, его звали Штурм – становится президентом и издает указ о его помиловании? И во время подписания указа Штурм превращается в лису? А еще Итан настаивал на том, чтобы пропускать занятия ради работы на кампанию Джимми Картера. Или заботиться о старике Мо Темплтоне, когда мог получить невероятную стажировку на «Луни Тьюнс». И помнишь, когда ему позарез надо было поддерживать связь с Кэти, хотя Дик Пэдди сказал, что мы не должны общаться с ней? Узнай Итан об этом, он мог решить, что должен заявить в полицию, из уважения к Кэти. Доложить о нас. Превратить нас в шайку преступников.
– Когда на самом деле, – сказал Гудмен, – я ничего не сделал Кэти Киплинджер. Она все переврала.
– Мы знаем, – сказала его мама.
Жюль сказала Эш:
– Значит, ты и правда не собираешься рассказывать Итану? Человеку, которого любишь?
Для нее это было поразительно, она не могла этого понять. В последнее время Эш столько рассказывала, как много они с Итаном говорят друг другу, например, каково жить, имея вагину, действительно ли существует коллективное бессознательное, как феминистское общество может выглядеть в реальности, существует ли на самом деле эмпатия и так далее.